Страница 51 из 58
Наконец он все же вышел из квартиры, оторвавшись тем самым от телефона! Так куда? Не важно, куда-нибудь, главное — прочь отсюда, взять лодку напрокат, поразмышлять под парусом на воде… Пусть сам побеспокоится о том, как его найти! Ему нет до этого дела. Он снова направился вдоль берега, поднимаясь к причалу по безлюдной набережной. Вот уже замелькали перед глазами первые яхты типа «дракон». День выдался прохладный, дул свежий ветер… Четверть часа спустя он уже был на причальном мосту, где на волнах покачивались три яхты; взял первую же под названием «Кентавр». Он был в шапке и куртке, ботинки на резиновой подошве… Он устремился прямиком по центру, не отклоняясь ни вправо, ни влево… И только тогда, когда яхта заскользила по водной глади, а в ушах послышалось журчание воды в носовой части, когда его кренящееся судно стало бороздить просторы акватории, до него дошло со всей остротой то, что, по сути, он понимал уже давно, в чем, правда, до сих пор сомневался и во что не мог поверить, с порога отвергая эту мысль как таковую: просто-напросто незнакомый ему друг Бекерсон прилагал все усилия, чтобы уничтожить и его — так же, как он поступил с Кремером… Этот вывод больше не отпускал его от себя — как с Кремером! Он тихо сидел во взятой напрокат яхте. Бекерсон, этот человек явно сошел с ума, общественно опасный безумец — вот с кем его свела судьба. Он громко проговорил это, чтобы услышать самого себя, — благоразумный, здравомыслящий, планомерно и целеустремленно действующий психопат и безумец.
Он все продолжал тянуть паутинку своих рассуждений: Боже праведный, да ведь он с тобой покончит, этот тип доконает тебя. Случайно обернувшись, он увидел, что с минуты на минуту начнется регата… Вполне логичной показалась ему мысль; не вызывало сомнения, что тому самому иному типу предназначалось довершить задуманное: покончить с Левинсоном его же собственной рукой! Все было ясно, понятно и очевидно… Не совсем понятным для него все еще оставалось только почему — хотя у Бекерсона был очевидный аргумент, а именно: пока он продолжал жить на этом свете, его дело оставалось не полностью завершенным, как бы не водонепроницаемым.
Его яхта рванулась навстречу порыву ветра, подныривая то в одну, то в другую сторону (здесь на просторах акватории бриз отличался устойчивостью); лишь перед скоплением яхт типа «дракон» он уклонился в южном направлении, оставив сбоку группу участников регаты, которые все еще (стартующие толпились на баркасе) готовились вступить в состязание на круговой дистанции. Чуть поодаль виднелись несколько яхт-одиночек, на открытой воде они быстро терялись из виду. В общем, обычный, классический день, но как только тяжелая туча закрыла собой солнце, сразу подул свежий порывистый ветер. Однажды он обнаружил яхту сзади себя, на достаточно большом удалении, но она шла острым курсом к ветру.
Чуть выше появились два базирующихся на Альстере судна, они как заведенные двигались в разные стороны и скоро снова исчезли из виду. Поворот рядом с причалом плотины, сейчас там никого не было, следующий теплоход отходил по расписанию лишь через час… Потом мелькнул парус какой-то яхты, потом сзади него появилось еще одно судно (может, это случайность?), прямо какое-то состязание… Яхта однозначно превосходила его по маневренности, отличаясь ходовыми качествами благодаря более эффективному использованию энергии ветра (эта лодка явно предназначалась для участия в регатах).
Когда яхта приблизилась, у его «Кентавра» не оставалось никаких шансов, чтобы увернуться: впереди поворот, другая яхта увязалась за ним сзади, видно, желая что-то продемонстрировать… Ну что ж, это не в новинку, только вот от его созерцательности, к сожалению, не осталось и следа, поэтому он смирился, даже слегка отпустил тросы, нарочно «потерял» ветер и пошел более плоским к ветру курсом. Он лишь иногда поглядывал на этого типа в яхте рядом, который (вот незадача!) тоже стал уваливаться, явно преследуя его. Это действительно становилось уже неприятно. И что дальше? Неужели ему не хватало места на Альстере?! Какая была необходимость подходить к нему все ближе и ближе, нагло посматривать на него и даже ухмыляться?
Наконец он понял и узнал его, Бекерсона! В его сознании теснились образы, мысли, догадки. Во-первых, ему меня хочется сейчас угробить. Во-вторых, он умеет ходить под парусом. В-третьих, в любом случае он выглядит не так, как мне представлялось. Интересно, во что он был одет, может, на нем куртка, как у лесорубов? В-четвертых, может, это вовсе не он. В-пятых, это точно он. В-шестых, в акватории сейчас начнется регата. В-седьмых, надо подтянуть тросы, чтобы освободить руку, и, наконец, в-восьмых, его удивило, что он надежно контролирует ситуацию и, в-девятых, не ощущает, как бьется сердце.
Фактически все в нем работало четко, как в отлаженной машине… Он поглядывал на своего преследователя, при этом не сбиваясь с собственного курса, ощущал в ладони румпель и порывы ветра, врезавшиеся в паруса. Далеко сзади начиналась регата, еще чуть-чуть, и будет дан старт. А преследователь совсем рядом не обнаруживал никакого намерения, кроме своей пошлой ухмылки… Он даже размышлял о том, чтобы, проявив наивность, крикнуть ему: эй, вы там, ну что за дела, может, хотите, чтобы мы столкнулись? Но потом отказался от этого, к чему такие шалости? Между тем куртка в клетку приблизилась к нему, и яхта того стала перетягивать на себя потоки ветра. Ему же не оставалось ничего другого, кроме как поддерживать взятый курс, но тот подходил все ближе, до столкновения яхт оставалось совсем немного… И тогда он узнал глаза человека с «Сузебека», хотя на лице у того не было грима: ничего не выражающее круглое лицо, слезные мешки, тестовидная кожа, очки в массивной оправе с черной полоской по периметру, почти полностью лысый, на вид около шестидесяти… Его яхта опасно приблизилась, последовал удар в борт, потом легкий толчок, словно два айсберга наскочили друг на друга. С удивительной медлительностью он продолжал наседать на его яхту, и вот уже снасти обеих яхт стали накручиваться друг на друга. Он, Левинсон, уже не в силах был удерживать в руке руль, и лодки встали рядом друг с другом…
Покачивание яхт на воде порождало всякие мысли: это же невозможное дело, что ему было нужно от него, это же смешно, такого на Альстере никогда не случалось — одна эта мысль вызвала у него ухмылку. Потом он спокойно продолжил разговор с самим собой: скорее всего… этим дело не ограничится, он представлял себе по-другому — жалкий печальный конец, причем в странном обрамлении на фоне неизбежной внутренней убежденности, что в любом случае этой истории уготован иной конец, как тот, видимо, планировал… Потом он взял себя в руки, и мозг его заработал как надо с одной целью — любым путем покончить с этим, отринуть всю эту историю, изгнать из памяти… Он сунул руку в карман куртки словно по тайному приказу оттуда; всего один миг, они оба одновременно полезли в карман, и вдруг — паника! В мыслях только одно: а ведь смешно, что вся жизнь сводится к этой детали… Теперь он понимал, что у того в мыслях, и вытащил железную штуковину. Как и тот, он, Левинсон, извлек что-то блестящее, только запутанное. Мимолетная заминка, и вновь тупая ухмылка в метре от него… Сомнения уже не осталось — это был не кто иной, как Бекерсон… и он все решительнее приближался к нему; яхты теперь сцепились бортами, оснастка издавала пронзительный металлический треск, мачты бились друг о друга, затем послышалось какое-то шуршание, раздался смешной, едва слышный хлопок, и над водой появилось быстро уносившееся облачко. Тот в другой яхте посматривал на него, отказываясь понять причину дрожания и толчка… Он тоже был удивлен, пахло сгоревшим порохом, его взгляд упал на руку, в которой был пистолет, он внимательно рассмотрел свои пальцы, потом снова обвел взглядом того в другой яхте, который сохранял спокойствие, не порываясь ничего предпринять, лишь поглядывал на него и не переставая ухмылялся, вот только рука у него словно отсохла… Наконец до него дошло: это была вовсе не ухмылка, а какое-то трудное для понимания безжизненное выражение, скрытое за толстыми стеклами очков.