Страница 24 из 32
В самолете Николай сразу уснул и даже не воспользовался леденцами, а когда проснулся, то уже не было Симферополя, а была Москва.
Когда он направлялся к "выдаче багажа", его обогнали два кавказца с большими чемоданами в руках. За ними носильщик нес две высокие плетеные корзины с фруктами. "Вот ведь!" — подумал Николай.
Его чемодан показался на конвейерной ленте через сорок минут, а немного погодя — ящик с персиками. На упаковочной бумаге проступило большое мокрое пятно. "Продавили, гады!" — подумал Николай и, взяв вещи, направился к выходу, неся на вытянутой руке ящик с персиками, чтобы не испачкаться.
— Что ж ты телеграмму не дал? — говорила Надежда, целуя Николая.
— Проверка! — усмехнулся он.
— Хитрован! Мы же все с мамой высчитали. Вышло, что сегодня. Куда тебе деться?
— Пап, чего ты мне привез? — приставал Володька.
— Секрет! — сказал Николай.
— Хочу секрет, хочу секрет! — прыгал Володька.
— После обеда! — строго сказал Николай.
— Чегой-то ты не загорел совсем, — высказалась теща.
— Облупился, — ответил Николай, — и дожди были…
После обеда Николай торжественно стал разворачивать ящик с персиками.
— Внимание! — произнес он. — Раз, два, три!.. Персики!..
И он вскрыл ящик. Добрая половина персиков была чем-то раздавлена и представляла собой довольно скверное месиво.
— Продавили, гады! — сказал он.
— Не выбрасывайте! — высказалась теща. — В компот сгодится.
Оставшиеся восемь персиков вымыли. Выложили на большое красивое блюдо и через две минуты съели.
— Ну и намаялся с ними, — сказал Николай.
— Дорог не подарок — дорого внимание, — высказалась теща.
Надежда стала убирать со стола, а Володька побежал во двор…
Когда Николай уже лежал в постели и читал еженедельники "Футбол-хоккей", вошла Надежда в ночном халате.
— А между прочим, почем там персики? — спросила она.
— Три пятьдесят кило, — отозвался Николай.
— Надо же! У нас на центральном рынке и то дешевле, — сказала Надежда и выключила свет.
Утром Николай сел в сорок восьмой троллейбус и поехал на работу.
Сослуживцы говорили ему, что он совсем не загорел.
— Да, облупился, — отвечал он, — и дожди были.
Соловьи в сентябре
Теплым сентябрьским вечером некоторый молодой человек по имени Леша направлялся к дому некоторой молодой девушки по имени Лида. В одной руке молодой человек нес бутылку сухого красного вина за один рубль шестьдесят пять копеек. В другой — букет гвоздик за один рубль двадцать пять копеек. Леша, конечно, с удовольствием нес бы еще и торт, и книгу — лучший подарок, — но у него было только две руки.
Вечера этого молодой человек ждал, может быть, всю жизнь, а может быть, и немного меньше, потому что питал радужные надежды.
Потому что любил он уже названную молодую девушку Лиду чистой студенческой любовью, не обремененной всяческими грубыми намеками: мол, постоим в подъезде или посидим на лавочке. Любил по-настоящему — по русым волосам не гладил, руку на ее колено со словами "Эх, Лидуха!" не клал, в глаза таинственно не заглядывал и ноздрей при этом не раздувал.
И за все это имел он справедливые надежды на взаимность, которые должны были осуществиться именно в этот теплый сентябрьский вечер, потому что был день Лидиного рождения, о котором ежедневно помнил Леша, хотя никаких приглашений не следовало, потому что настоящие друзья приходят без приглашений. Да… Вот так и возникает новая молодая семья, незаметно пробивая себе дорогу в зарослях показной красивости, животной чувственности и внешнего благополучия. Возникает ячейка, а потом крепнет. "Мне не надо судьбы иной, — думал Леша, — лишь бы день начинался и кончался тобой". Эту мысль, услышанную по радио от Эдуарда Хиля, он запомнил навсегда, а когда запомнил — переписал в записную книжку.
Лида, конечно, удивится, открыв дверь. А он протянет ей букетик алых гвоздик, символ жен летчиков эскадрильи "Нормандия-Неман", и скажет: "Это тебе, Лида, в день твоего рождения…" И она сразу поймет, что он настоящий друг, потому что настоящих друзей не приглашают — они сами приходят. А потом выйдет из кухни Клавдия Мартыновна, вся в муке, всплеснет руками и всхлипнет. А он протянет ей бутылку сухого красного вина и скажет просто: "Это вам, Клавдия Мартыновна, в день рождения вашей Лиды…"
И они пойдут с Лидой в ее комнату, он поможет ей по начерталке, и ее русый локон будет касаться листа ватмана… И ясно станет, что через каких-нибудь четыре года отметят они вступление в законный брак искрометной молодежной свадьбой. А раньше зачем?.. И дело совсем не в проверке чувства. За свои с Лидой чувства Леша отвечает. Просто надо специальность получить, на ноги встать. А еще года через два появится Митька. А раньше зачем?.. И дело совсем не в эгоизме. Просто надо дать окрепнуть семье, в театр походить, на выставку, на каток… А что? Митька родится — им по двадцать семь. Митьке десять — им тридцать семь. Митьке двадцать — им сорок семь. Митьке тридцать — им пятьдесят семь. Митьке сорок — им шестьдесят семь. Митьке пятьдесят — им семьдесят семь. Митьке шестьдесят — им восемьдесят семь… Дойдя до восьмидесяти семи, будущий отец позвонил в квартиру будущей Митькиной матери, которой сегодня исполнилось двадцать.
— Кого это еще несет? — услышал он, стоя за дверью, голос Клавдии Мартыновны. — Кто там?
— Воры, — добродушно пошутил Леша, потом кашлянул и сказал серьезно: — Это я, Клавдия Мартыновна.
— Кто я?
— Ну я, Леша!
— Какой Леша?
— Никакой. Просто Леша.
Замок щелкнул, дверь нерешительно открылась.
— Это вам, Клавдия Мартыновна, в день рождения вашей дочери, — просто произнес Леша и протянул будущей теще бутылку сухого красного вина.
— Вы к Лиде, что ли? — чуть откинув голову назад, спросила будущая теща, недоверчиво глядя на бутылку.
— К Лиде! — грустно-торжественно сказал будущий зять.
— А ее как раз и дома нет. Может, ей передать чего?
— Это я сам, — улыбнулся Леша и понюхал гвоздики. — Вот она удивится, когда меня увидит.
— Вы что, зайти хотите? — без особого энтузиазма сказала Клавдия Мартыновна.
— Да, уж надо, как говорится, подождать… В такой день…
— А вы кто будете? — Клавдия Мартыновна сделала шаг назад.
— Неужели вы меня не помните? Я у вас в марте был. С Лидой занимались.
— Может, и помню, — пожала плечами Клавдия Мартыновна. — К Лидочке много ходят.
Из большой комнаты доносился типичный застольный шум — стук ножей о тарелки, чоканье…
— Отмечаете? — поинтересовался Леша.
— Родственники собрались, — сказала Клавдия Мартыновна. — А молодежь в ресторане гуляет… Приехали Армаз с Леваном из Сухуми… Лидочка у них летом отдыхала… Ну, вот они за это в ресторан ее пригласили со всеми друзьями.
— Мне лично грузины нравятся, — сказал Леша, — и молдаване хорошие ребята, и эстонцы…
— А вам Лида ничего не говорила? — спросила Клавдия Мартыновна.
— Забыла, наверно. Она ведь с огоньком, — сказал Леша.
— Да! Не скоро теперь придет… Дело молодое… Небось на всю ночь.
— А вы, Клавдия Мартыновна, не беспокойтесь… Пейте винцо, ставьте его на стол, гвоздички — в воду. А я Лидочку здесь подожду. В прихожей постою… И к тому же, я думаю, Лида не выдержит — прибежит домой отметить в кругу семьи… Все-таки такой день…
— Кланя! С кем ты там антимонии разводишь? — раздался из комнаты чей-то несвежий голос.
— Иду! Иду! — крикнула Клавдия Мартыновна. — Тут ктой-то к Лидочке пришел!..
— Ну, так чего? — продолжал все тот же несвежий голос. — Коли наш человек — пусть с нами выпьет, а коли не наш — зачем тогда жаловал?..
— Нет-нет, — поспешно сказал Леша. — Поздравьте всех-всех от меня… А я уж как-нибудь тут… Я уже сегодня кушал. Спасибо.
— Дело хозяйское, — сказала Клавдия Мартыновна, — а в прихожей неудобно швейцаром стоять. Вытрите ноги и посидите в Лидочкиной комнате… Только раньше утра она не заявится… Уж поверьте… Лучше б написали записочку, если что важное…