Страница 13 из 32
Всем вдруг стало грустно. Все перестали катать хлебные шарики, отошли чуть поодаль и сели на скамеечки. Каждый думал о своем. Каждого разбередило это неосторожно высказанное наблюдение…
— Да-а, — тихо промолвил кто-то из третьего десятка, — вчера прослушал лекцию о Мейерхольде… Вы знаете, такое ощущение, как будто меня обокрали… Это чувство формы, этот конструктивизм, это обостренное мировосприятие… Все то, что я хотел осуществить в своей постановке… Но теперь, когда все было… Просто не знаю, как жить дальше…
И он заплакал.
— Я тоже на грани самоубийства, — сказал одиннадцатый. — Неделю назад посмотрел я в кино "Александр Невский"… Эйзенштейн буквально вынул идею у меня изо рта. Всю жизнь я мечтаю создать фильм именно об Александре Невском. В таком же ключе, с теми же актерами… У меня даже композитором должен был стать Сергей Прокофьев. И вот, пожалуйста: одно посещение кино развеяло все надежды.
И он заплакал.
— А мне каково? — вмешался пятьдесят второй. — Сынишка приходит из школы. Я лезу к нему в портфель проверить дневник и случайно в учебнике физики натыкаюсь на закон всемирного тяготения… Ну не обидно? Я, можно сказать, всю жизнь считаю, что существует закон всемирного тяготения… У меня есть свой сад. Сколько раз я сидел под яблоней. Сколько раз мне на голову падали яблоки! И вдруг — не было печали — Ньютон!..
И он заплакал.
— Я, между прочим, неоднократно погружал свое тело в жидкость, — сказал седьмой, — и каждый раз на него действовала сила, равная весу жидкости, вытесненной телом. А во мне как-никак семьдесят восемь килограммов…
И он заплакал.
— А я знаю, почему так происходит, — убежденно заявил двадцать шестой. — Книг мы не читаем. Не в курсе. А я лично всем хорошим во мне обязан книгам.
— Я и сам раньше думал, что всем хорошим во мне я обязан книгам, — с грустью сказал семнадцатый, — а оказалось, что эти слова принадлежат Горькому.
— Неужели? — растерянно заморгал глазами двадцать шестой.
— Да, как это ни печально…
И оба заплакали.
— А я вот семь лет хочу с женой в кино сходить, — посетовал тринадцатый. — Сегодня еду с работы, как всегда в троллейбусе, смотрю — а с ней мой приятель в кино идет… Хотел с его женой в кино сходить, а она с моим братом в театр ушла… Ну, а я в зоопарк и подался…
И он заплакал.
На них из клетки молча, думая о чем-то своем, смотрела взрослая обезьяна. Люди навели ее на дерзкую мысль о том, что при определенных природных и исторических условиях она может стать человеком. Но тут же она вспомнила про учение Дарвина. Ее открытие потеряло всякий смысл. Ей расхотелось превращаться в человека.
И она заплакала.
Я вернулся из зоопарка, сел за письменный стол и написал: "Что делать?" Через мгновение я дважды зарыдал.
Перед уходом…
Как-то, помню, съел я пирожок с капустой и почувствовал, что непременно скоро умру. И умру навсегда.
И я сказал женщине, с которой, неизвестно каким образом, прожил всю жизнь:
— Послушай-ка! Дело в том, что я, по всей вероятности, скоро умру.
— Когда? — спросила она.
— Не исключено, что в четверг.
— А сегодня у нас что?
— Сегодня понедельник.
Она помрачнела и заскорбила. Потом, преодолев тяжкую душевную боль, твердо произнесла:
— Зарплату принес?
— Да.
— Выкладывай!
Я выложил. Она пересчитала деньги и печально взглянула на меня:
— Где еще шесть рублей?
— Я оставил их себе, — тихо ответил я. — Мало ли что… Пиво, мороженое… Может, в кино сходим… Все-таки еще два дня.
— Эгоист! — сказала она. — Не можешь последние два дня провести в семье!.. Давай остальные!.. Я что, на себя их трачу? Небось на тебя же и пойдут!..
Я отдал ей последние шесть рублей:
— Вот как раз об этом нам и надо поговорить. Мне хочется быть похороненным в нормальных человеческих условиях…
— На оркестр не рассчитывай! — железно произнесла она.
— Не утрируй, пожалуйста. У меня и в мыслях не было заказывать оркестр… Я договорился с Колей из двенадцатой квартиры. Он с удовольствием отыграет на баяне за пятерку. Как раз он в четверг в отгуле. Главное, подумать, кого мы пригласим.
Она усмехнулась:
— Настоящих друзей не приглашают. Настоящие друзья сами должны помнить.
— Да, но откуда они узнают?
— Значит, возьми и позвони!
— Вот об этом я и говорю… Так: с моей стороны — мать с отцом, Петя с Зиной, Люся с мужем, Нину Ивановну надо будет вызвать из Киева и сотрудники… От тебя — мама, Вероника, Сатановские, дядя Абессалом из Сухуми…
— Это будет хамство, если мы не пригласим Розовских, — вмешалась она.
— Я их видеть не могу.
— Тебе не придется их видеть.
— Ах да… Извини… Теперь так — вынос начнем часов в пять, а то будет очень жарко…
— Кстати, не забудь позвать Круглову со своим борцом, — сказала она.
— Это еще зачем?
— А что я, по-твоему, буду тащить гроб?
— Они догадаются, что мы позвали их специально…
— А ты не говори зачем! Пригласи просто так — это будет для них сюрпризом…
Она взяла листок бумаги и начала набрасывать список. А я представил себе четверг, и мне стало грустно… Вот так живешь-живешь, и даже умереть нельзя без того, чтобы не заниматься всякой ерундой…
В конце концов, не каждый ведь день с человеком случается такое…
— Получается сорок два человека!.. Надо сократиться! — раздраженно сказала она.
— Как тебе не стыдно? Люди, можно сказать, придут проститься…
Она окончательно вышла из себя:
— Проститься? Тебе хорошо! Сгинешь, и след твой простыл. А мне потом кормить и поить всю эту ораву!..
И она заплакала.
— Успокойся, — сказал я, — я же умираю не для того, чтобы доставить тебе неприятность… Так получается… Успокойся… Давай составим меню.
Она перестала плакать:
— Ты что, мне не доверяешь?
— Я тебе доверяю, но я не хочу, чтобы опять были одни бутерброды с сыром.
— Что значит — опять?
— Как на моем дне рождения… Я хочу, чтоб был богатый, со вкусом сервированный стол.
— Я знаю, что я сделаю, — сказала она. — Я наварю фасоли по-грузински…
— У меня от фасоли изжога, — поморщился я.
— Опять "я"!.. Ты-то здесь при чем?!
Мы долго утрясали вопросы меню, а потом я попросил, чтобы меня положили в моем темно-синем в искорку костюме…
— Единственный приличный костюм, — буркнула она. — Дело, конечно, твое, но не понимаю, к чему это пижонство?
— А что, по-твоему, я должен надеть?
— Что угодно! Пуловер и шаровары… Какое это имеет значение?!
— Для тебя, конечно, никакого! Это ж не твои похороны!
Я подошел к шкафу. "Не забыть бы чего-нибудь".
Она стала наблюдать за мной… Так… галстук взял… носовые платки, паспорт, зажигалку…
— Зажигалка тебе ни к чему, небось не командировка! — резонно заметила она.
Я положил зажигалку на место.
— Паспорт тоже надо будет сдать…
Я протянул ей паспорт.
— Прошу тебя, не очень переживай. Не плачь, все обойдется… И предупреждаю: если во время панихиды твой брат опять скажет, что я всю жизнь сидел на твоей шее, я просто встану и плюну ему в лицо!
— Ты на все способен, — сказала она.
Я обнял ее за плечи:
— Послушай, милая… До четверга осталось всего два дня. Давай проживем их мирно…
Она подняла на меня испуганные глаза:
— Постой-постой… До четверга?.. Но ведь в четверг у меня примерка… Ты не можешь протянуть до пятницы?
— К сожалению, я чувствую, что это произойдет в четверг…
Мы опять начали препираться… И я понял, что все это произойдет уже не в четверг, а в среду.
Это ее устроило…
Прибежали дети. Много детей. Свои, чужие, соседские…