Страница 161 из 174
Снег сползал на голову, и Палло понял, что медлить нельзя. Словно крот, он начал рыться в этом белом месиве.
Выбрался из сугроба быстро. Но все-таки снег был глубокий — до пояса. Парашют действительно зацепился за два дерева. «Хорошо, — обрадовался Палло, — ориентир для ребят».
Грузовой парашют где-то рядом. Память точно зафиксировала направление, и Палло уверенно пошел в сторону реки. Снег приходилось разгребать руками.
Сначала он увидел красное пятно. Парашют частично был засыпан снегом. Почему? Ведь метели не было! Он потрогал материю, она захрустела. Образовалась складка… Неужели? Палло лихорадочно заработал руками. Стропы… Да, вот он… Из снега торчал черный, обгорелый «шарик».
Он поднял голову, надеясь услышать самолет. Хотел еще раз поблагодарить того неразговорчивого пилота, который даже не представляет себе, какое большое дело сделал. Но самолет уже ушел в Туруханск — горючего оставалось в обрез.
Палло достал ракетницу.
Над тайгой загорелась красная звездочка, и вся группа поиска «поплыла» к своему начальнику. Они поняли, что «шарик» найден.
Козлов, хмурый, вечно не высыпавшийся человек, никогда не спешил. Он еще раз просмотрел те два десятка телеграмм и радиограмм, которые пришли за последние сутки, и недоуменно пожал плечами. Лететь в тайгу, когда ночью было сорок и снегу намело столько, что вертолет утонет в нем? Они что там, в Туруханске, голову потеряли?.. Правда, среди этого вороха требований и приказов (кстати, никто из них не имел права ему приказывать) была радиограмма. Она пришла сегодня утром из Красноярска: «Козлов. Постарайся помочь. В тайге люди. Думаю, найдешь правильное решение».
Козлов распорядился готовить вертолет к вылету.
Две недели, как началась пурга. Посадочную площадку в Туре не успевали расчищать от снега. И как это бывало не раз, та тоненькая ниточка, что связывала поселок с Большой землей, прервалась. Ничего необычного не было, в прошлом году почти месяц не летали. Это же Север… Но, видно, где-то неподалеку что-то случилось, о чем пока Козлову не сообщили. Требуют лететь, а зачем и к кому — молчат. Так работать Козлов не любил и не хотел.
Но в тайге оказались люди…
Два года сидит Козлов в Туре. С тех пор, как появился здесь вертолет. Привезли его пароходом, собрали. Машина была новая для этих мест, ее берегли. Только в крайнем случае посылали — с геологами или за больным. «Потихоньку осваивай территорию, — сказал тогда начальник управления Аэрофлота, — скоро таких «стрекоз» у нас будет много. А пока ты один. Считай себя испытателем».
Козлов летал много. Но не рисковал. Понимал, что не только летчики с недоверием поглядывали на Ми-4, но и будущие пассажиры предпочитали оленьи упряжки.
Сегодняшний день выдался непривычно погожим. Просветлело, и, если бы посадочная площадка не была занесена снегом, ничто не напоминало бы о двухнедельном ненастье.
А на аэродроме творилось невообразимое. Словно весь поселок явился сюда с лопатами. Где они столько нашли их?
Козлов не знал, что и в райком партии пришла категорическая радиограмма: срочно помочь очистить посадочную площадку. Пошли слухи, что должно прилететь большое начальство, а на самом деле штаб решил перебраться поближе к месту событий.
Уже в воздухе Козлов получил еще одно сообщение: площадка для его вертолета на точке будет готова через полтора часа. Он решил переждать у Мангулова. И поближе к месту, да и метеоролог, наверное, заскучал: последний раз его навещали месяц назад, когда Козлов завозил ему запасные детали к вышедшему из строя передатчику. У Мангулова всегда готова зимой площадка — ветер сдувал снег со льда…
Диспетчер в Туре возражать не стал. «Вечно что-то выдумываешь, — проворчал он. — Не остуди машину, холодновато. Тебя еще придется вытаскивать…»
То ли Мангулов прослушал их переговоры, то ли его предупредили — он вышел встречать вертолет. Козлов заметил его черную фигуру на снегу и повел машину на нее. Мангулов, естественно, стоял на том месте, где снега почти не было.
Мангулов был разговорчив. Он мог рассказывать часами о тайге, о Нижней Тунгуске, о своей работе, если замечал, что его слушают. Впрочем, не очень обижался, когда перебивали, но, забывшись, вновь увлекался и говорил, говорил… Наверное, это черта всех, кто долго живет в одиночестве и наконец-то встречает нового человека. Ходили слухи — и женился он на эвенке потому, что она готова была слушать его всю жизнь. Его совсем не тянуло в Туру, хотя, конечно, можно было бы добиться туда перевода, но как создали тут на берегу Нижней Тунгуски метеопункт, так и сидит на нем Мангулов безвыездно. Сначала судили о нем строго, потом привыкли и оставили в покое.
— Ты не знаешь, есть ли среди них астрономы или хотя бы физики? — спросил Мангулов.
— Не слышал, — ответил Козлов. От горячего чая и тепла — в комнате, как всегда, было жарко натоплено — его немного разморило и тянуло ко сну.
— Наверное, есть, — продолжал Мангулов. — Сердцем чую — должны быть. У меня всегда так бывает: потребуется что-то, и тотчас нахожу. Только вчера подумал: давно Козлова не видел, позабыл он меня. И пожалуйста — сидишь ты за столом, беседуем, а разве вечером ты мог подумать о своем прилете сюда?.. Да не волнуйся, крутятся у твоего кузнечика усы, если моя там следит. Не беспокойся, она женщина надежная… Или вот, к примеру, два года назад пришла новая инструкция. В ней написано ясно: наблюдай, Мангулов, за серебристыми облаками и сразу же сообщай, если заметишь их. Ну, честно говоря, я плохо представлял себе, что это такое, попросил прислать книжки, ознакомился…
«А наверное, правду говорят, что те книги, которые есть у Мангулова, он наизусть учит, — вдруг подумал Козлов, — похоже на него».
— …Понятное дело, — продолжал метеоролог, — раньше я как-то на них не обращал внимания. Ну, а если поручено, значит, нужно. Лето как раз хорошее выдалось, начал вставать пораньше, когда солнышко еще не взошло. Ну и вечером на рыбалке тоже поглядываю вверх… Тут у меня неплохое место есть, на скале, при желании обсерваторию соорудить можно — далеко видать. Дней двадцать хожу я туда, смотрю. И заметил-таки: переливаются эти облака у самого горизонта. Красивые… Отбил сообщение, а мне благодарность объявляют: мол, первым заметил. Доброе слово поддерживает, вот и стал я пропадать в «обсерватории», еще не раз видел. Однако уж не благодарят, привыкли, наверное… А ты знаешь про эти облака?
— Нет.
— Напрасно. Интересное это дело. Я зимой подучился немного, потом ребятишек своих настроил — тоже смотрят. Они ведь летом тут живут. Нечего целый день на речке торчать да в тайге, пусть и науке послужат… А о серебристых облаках совсем недавно узнали…
Козлов повернулся к окну, взглянул на машину. Лопасти вращались. Действительно, все жена Мангулова может…
— …Был такой астроном Витольд Цераский. Лет семьдесят назад, в конце прошлого века. Увидел он однажды у горизонта необычные облака. Астрономам хорошая погода нужна, вот и смотрят они на небо повнимательней, чем другие. И видит этот самый Цераский облака, о которых никто не знает. А работал он на Красной Пресне. Ты в Москве бывал?
— Учился.
— Мне не довелось, хотя, бывает, оттуда даже радиограммы передают: мол, посмотри на то или опиши поподробнее полярное сияние… Так вот, Цераский даже в Москве увидел облака, на самом же деле их только в наших краях заметить можно. Повезло ему… К чему я все это тебе говорю? Случилось мне в прошлом месяце увидеть большое серебристое облако, представляешь себе?
— Ну и что такого? — Козлов не удивился.
— В том-то и дело, — торжествующе сказал Мангулов. — Их все видят летом, а я зимой. Впервые — зимой. Чувствуешь? Может, большое открытие в науке получится.
— Сообщил? — заинтересовался Козлов. Ему хотелось, чтобы этот странный, но очень милый человек действительно сделал открытие. Даже сон немного сняло.
— Они отвечают: не может такого быть! — Мангулов встал из-за стола, подошел к окну. — Как не может быть, когда я это облако несколько раз видел, и из этого окна тоже. Ты-то веришь мне?