Гарпии

— Езус-Мария, у меня! — с тревогой вскричала Меланья. — Фелиция наконец забрала его у неё, а я поставила в угол за книжную стенку. Думаю, там он и стоит. Хотите?…

И она приподнялась со стула. Бежан вскочил, опережая её.

— Разрешите мне пойти с вами.

Меланья тут же опять шлёпнулась на стул.

— Если хотите, можете и без меня пойти. Никаких секретов в моей комнате нет. Можете сразу и обыск произвести, не стесняйтесь, только, пожалуйста, не разбрасывайте бумаг…

— Какой обыск, что вы! Пошли вместе.

Крокетный молоток и в самом деле оказался в углу за стеллажом с книгами. Чтобы не усложнять работу экспертов, Бежан взял его осторожненько двумя пальцами у самого молотка и внимательно осмотрел. Показалось, увидел волосинку, но проверять не стал и попросил у Меланьи целлофановый пакет, очень рассчитывая на микроследы.

Меланья не раздумывая опорожнила лежавший на столе целлофановый пакет, вытряхнув закупленную в писчебумажном магазине клейкую ленту.

Засунув в целлофан предполагаемое орудие убийства. Бежан спустился с ним в столовую, стараясь по дороге не задевать за стены длинной ручкой молотка.

В столовой он застал окончание разговора.

— …я ни в коем случае, — энергично ораторствовала Фелиция. — Самая подозреваемая из нас Доротка. Признавайся, это ты убила Вандзю?

— Нет! — мрачно отрицала Доротка. — Хотя временами и хотелось.

— А если это сделал тот, кому вовсе не хотелось? — высказала видимо свежую мысль Сильвия.

— Лично мне с таким человеком ещё не довелось встретиться, — ответил ей садясь комиссар. — Вот разве что пан…

И он выжидающе взглянул на Мартинека.

Мартинек вроде бы смешался.

— Я бы предпочёл, чтобы это сделал кто-нибудь другой, — не очень уверенно ответил он. — Хотя, в общих чертах, я тоже…

— Яцек! — вдруг оживилась Доротка. — Думаю, ему не хотелось убивать пани Ванду. Сколько раз мне говорил — какая у меня замечательная крёстная бабуля, как ему интересно с ней работать. И у него не было причины её убивать.

— А он знал, какое оставлено завещание?

— В той же степени, что и мы все. Ведь он сидел за этим столом, когда бабуля рассказывала нам всем об оформлении завещания.

Вот интересно, подумал Бежан, знает ли кто из присутствующих о суммах по сто тысяч долларов, завещанных женихам Доротки? Если не знают, пока не стоит их просвещать? Поскольку на сей раз комиссар прихватил магнитофон, он потребовал присутствующих в точности повторить, что именно американская миллионерша говорила о завещании.

Из того что он услышал, ясно следовало: в гостиной в тот вечер не говорилось о дополнительных суммах, завещанных молодым людям. Видимо, мысль об этих дарах пришла в голову взбалмошной миллионерше внезапно, она не вынашивала её заранее. В связи с чем ни один из «женихов» не был непосредственно заинтересован в лишении жизни богатой дарительницы. Но это, если непосредственно. У человека может быть свой, скрытый интерес…

Офицер полиции обратился с просьбой к присутствующим:

— Давайте попытаемся восстановить в памяти все подробности субботнего вечера. Пани Паркер рассталась с жизнью между девятью часами, точнее, девятью с половиной вечера и первым часом ночи…

— Доктор Малик сказал то же самое, — пробурчала Меланья.

— …и меня интересует, что здесь происходило после двадцати одного часа тридцати минут, — докончил комиссар. — Пожалуйста, кто что запомнил?

— Пока она сидела за этим столом, была очень даже живая, — вспомнила Фелиция. — За это ручаюсь. И наверх отправилась без посторонней помощи.

— А перед этим пособирала свои драгоценности, — припомнила Сильвия. — Сложила в мешочек и забрала с собой.

— Во сколько же это было?

— А вскоре после прихода вон её любовника, — злорадно вспомнила Фелиция, ткнув в Меланью. — Во сколько он пришёл, не скажу, но при виде драгоценностей на столе обалдел и лишился речи.

— Павел Дронжкевич сам сообщит пану время своего прихода, — сухо информировала Меланья уставившегося на неё следователя. — Наверное запомнил, когда пришёл, и кроме того, потом посмотрел на часы, я видела.

— А он уже знает о смерти пани Паркер? — спросил полицейский.

— Не знаю. Я ему не сообщила. И вообще он собирался на несколько дней уехать из Варшавы, готовил репортаж, собирал материал. Не знаю, вернулся ли.

— Наверняка не вернулся, иначе бы позвонил, — со злобной ухмылкой заметила Фелиция. — Ведь с той субботы его любовь наверняка возросла.

— И сразу принялась дубасить в пол, — продолжала Сильвия, единственная из сестёр придерживаясь заданной темы. — А потом Доротка поднялась к ней наверх.

— Через несколько минут, потому что наливала чай в термос для бабули, — в ответ на вопросительный взгляд полицейского пояснила Доротка. — Это я делала в кухне. Крёстная уходя пожелала чая. И я ей его отнесла.

— А что происходило наверху?

— Ничего особенного. Крёстная бабуля уже лежала в постели. Велела мне прикрыть окно, потому что сильно сквозило, несмотря на шторы.

— Вы закрыли окно или лишь прикрыли?

— Только прикрыла. Если бы я его совсем закрыла, она через минуту опять бы принялась стучать, чтобы открыть. Не знаю, почему она жаловалась на сквозняк, по-моему не сквозило.

Меланья внезапно подняла голову и раскрыла рот, будто что вспомнила, но ничего не сказала. Бежан заметил и запомнил эту мелочь.

— Долбанула! — информировал Мартинек.

— Что? — вздрогнул комиссар.

— Долбанула по полу молотком! — пояснил Мартинек. — Я вспомнил. Наверняка помню — один раз долбанула, я ещё удивился — почему только один раз, обычно она барабанила несколько раз.

— А когда это было?

— Когда я отправился в кухню за свежим чаем. Пани Сильвия тоже туда пришла, в кухню, значит, но не сразу, а немного спустя. Один раз долбанула и потом успокоилась.

Комиссар подумал — надо все эти мелкие происшествия расположить в хронологическом порядке и привязать их к Павлу Дронжкевичу, который посматривал на часы. А самого Дронжкевича хорошо бы допросить ещё до того, как он узнает о случившемся, если, разумеется, для него это станет неожиданностью. Кажется, его нет в Варшаве…

— Дайте мне номер телефона пана Дронжкевича, — обратился он к Меланье. — Можете дать или раздобыть по своим каналам?

— Могу, почему же не дать? — удивилась Меланья. — Восемь-четыре-семь-ноль-два-три-два. Рабочий тоже дать?

— А сотового у него нет?

— Есть, да я его так не помню, придётся заглянуть в записную книжку.

— Тогда попозже, если понадобится. Пани позволят мне позвонить?

Пани позволили, явно заинтересованные. Подойдя к телефону, Бежан настучал номер.

Запыхавшийся Павел Дронжкевич отозвался после третьего сигнала. Бежан представился по всем правилам — фамилия, имя, служебное звание, и приступил к делу.

— В пятницу вечером вы были у знакомых на улице Йодловой. Можете назвать точное время, когда вы туда пришли?

— Минутку, пан старший комиссар. Я буквально только что ввалился в дом, разрешите положить хотя бы вещи, а то неудобно их держать. В чем дело? Ох, минутку…

По ту сторону провода раздался грохот, слышно было, как Павел Дронжкевич в спешке собирает что-то с пола. Вот он опять взял телефонную трубку.

— Дело в том, чтобы я мог установить время, — официально ответил полицейский. — Вы мне очень поможете, если сумеете точно вспомнить. Тут у нас кое-какие неприятности, надо точно установить время и вся надежда на пана.

— Пожалуйста, отчего же, — несколько рассеянно отозвался Павел Дронжкевич, лихорадочно перебирая в памяти события того вечера и тщетно пытаясь припомнить, что же он нарушил. — Я все время смотрел на часы, потому что на девять мы с пани Меланьей были приглашены к знакомым, я специально заехал за ней без двадцати девять, но в их доме попал на очень милое семейное торжество и уже остался у них…

— Так вы действительно то и дело поглядывали на часы?

Павел Дронжкевич удивился — лично он ничего плохого в том, чтобы смотреть на собственные часы, не видел, это не является деянием утоловно наказуемым. И он охотно признался: