Химеры просыпаются ночью

Митин, напротив, сделался задумчив и медлителен. На самом деле, он всерьез испугался. «Что же я наделал, что же я наделал. Неужели это и правда я, я сам? Что теперь будет?..» — задавал себе без конца одни и те же вопросы. Он словно впал в оцепенение. Мыслей не было не только о предстоящей экспедиции, но и вообще мыслей сколько-нибудь связных. Вопросы, снова и снова задаваемые самому себе, оставались без внятного ответа; он просто тупо переспрашивал, но решения или выхода не искал. Да и какой здесь мог быть выход?

Отказаться — нет, на это Митин не пошел бы ни за что на свете. Скорее, согласился бы на внезапный пожар или собственную смерть; по сравнению с грядущей поездкой, такие исходы казались не столь уж и мрачными.

Да, он боялся. Причем, не столько неизвестности (Мартинсон давно и в подробностях рассказал о многом, что может ожидать в Зоне новичка), а как раз напротив — того, что было известно. Мутировавшие существа, аномальные зоны гравитации… Впрочем, все отчетливее проявлялся из глубин подсознания еще один страх: Зона не оправдает его ожиданий. Или сам он, Митин, не оправдает их. В самом деле, посещение Зоны — сродни вызову добровольцем в район боевых действий. На такое решаются раз в жизни. А что если там нечего окажется изучать? А что если там не будет необходимого оборудования, приборов, условий для полноценного научного исследования? В конце концов, во многом он согласился на эту авантюру для того, чтобы «легализоваться», не испытывать больше стеснения из-за вынужденной конспирации. А что если, в конце концов, сам он не окажется способным противостоять возникшим трудностям, не найдет в себе сил или, еще хуже, умения для решения возникших задач?

Здравомыслие все-таки постепенно включалось, и оно подсказывало: глупо бояться того, что еще не произошло, что от самого Митина пока не зависит ни в малейшей степени. Гораздо разумнее сейчас было бы сосредоточиться именно на организационных вопросах, как то: сколько пар шерстяных носков захватить, стоит ли брать средство от комаров, как быть насчет спичек, консервов, медикаментов, первостепенного научного оборудования… Да мало ли в чем может возникнуть нужда в первое время.

Мартинсон терпеливо наставлял, разъяснял и поучал, рассказывал. В конце концов, его терпение лопнуло:

— Ну мне что теперь, с вами, что ли, туда подаваться?! И за сиську вас там водить?

А в канун отъезда все трое изрядно напились. Провожали их всем отделом. Митин так потом и не вспомнил, как оказался на своей кровати.

Утро получилось скомканным. Предсказуемая тошнота, гул в голове и вообще — общее ощущение полного развала в организме — все это наложилось на сумбурные, поспешные сборы (он едва не проспал); ключи, всунутые в спешке в кулак соседке, нервно сигналящее такси внизу, неуемный треп похмелившегося Михеева на вокзале, смятое землистое лицо Мартинсона… И вот они уже в поезде, и вот плывут мимо столбы, стучат в голове колеса, качают вагон то ли тошнота, то ли стыки рельс.

Ехали сутки, но они показались, если не вечностью, то неделей — точно. На следующее утро Киеве их встретил какой-то сотрудник местного НИИ, которому поручили организовать отбытие в Зону.

— Саунькин, — коротко отрекомендовался он.

— Михеев.

— Митин.

— Ну что ж, милости, как говорится. Ну, сейчас прямо с корабля, как говорится, в Дитятки. Там инструктаж, одежду выдадут — и… того…

Никто не стал уточнять, что имел в виду сотрудник под этим «того». Митин исподтишка оглядел его. Невысокий, плотненький такой, синеватая щетина сквозь холеное лицо пробивается. На моложавом лице ни одной морщинки, хотя грустный взгляд постоянно обращен куда-то в сторону, вдаль, и невозможно поймать его. Но Саунькин не прятал глаза, как это делают провинившиеся или ушлые субъекты, он словно бы тосковал о чем-то, все время мысленно устремляясь… куда только устремляясь?

Сели в джип с эмблемой МЧС Украины на борту, Митин поинтересовался, далеко ли ехать. Выяснилось, что часа полтора.

— Это когда из Киева самого выберемся, — уточнил Саунькин.

— А ведь Зона всего в полутора часах езды от столицы, — задумчиво протянул Михеев, — и не боитесь вы тут?

— Кто боялись, давно уехали. Остальные живут, как и жили. Зона пока никого за периметром не тронула.

— Вот-вот, «пока», — подал голос до того молчавший водитель, — рано или поздно она и сюда придет, только тогда поздно будет колючкой отгораживаться.

— Почему это вдруг она — придет? — полюбопытствовал Михеев.

— А вы что, совсем не в курсе? Ну, москали… А еще приехали нашу Зону изучать.

Митин с Михеевым пропустили замечание про «москалей» мимо ушей.

— После каждого Выброса Зона растет. Есть там, где-то у Станции, каменюка, которая желания исполняет. Так вот после каждого желания случается Выброс. И за это Зона забирает себе новую территорию.

— Чушь какая-то, — не выдержал Митин, — какие желания? Какие каменюки? Там что, золотая рыбка или волшебная палочка, что ли…

— Сам ты рыбка, — передразнил водитель, — вот прибудешь, тогда увидишь. Отсюда все равно все не так кажется, как на самом деле.

— Не сомневаюсь даже, что у вас есть и знакомые знакомых, которые слышали через других знакомых, как их знакомые рассказывали знакомым их знакомых, будто бы один их незнакомый знакомый уже исполнил свое желание и теперь ездит на Мерседесе и катает блондинок на яхте по Мальдивам, — съязвил Михеев.

Саунькин прыснул.

— Ну-ну, вот посмотришь, посмотришь… — пообещал водитель, но больше за всю дорогу не сказал почти ничего.

— Уже фольклор местный процветает? — спросил Митин.

— О, тут целый пласт культурный, — хмыкнул Саунькин.

— Ну что ж, вот мы и приехали этот пласт копать.

— А из вас кто-то был уже там? — осведомился Михеев.

— Я был, — кивнул Саунькин.

— А мое дело возить вас туда-обратно, — буркнул водитель, словно бы извиняясь, и снова погрузился в молчание.

— Сколько же раз?

— Четыре раза. В первый раз — когда только-только вдарило. Нас тогда по тревоге собрали со всех концов Украины. Только за оцепление не пустили, сказали, что фон очень большой. Хотя какой там фон… — Саунькин махнул рукой.

— Ну, фон-то по-любому должен быть, — заметил Михеев.

— Фон там был и будет, но не так, чтобы даже в спецзащите не пропустить к Станции. Хотя… это даже не на самой Станции рвануло.

Выехали за город. Потянулись скучные ноябрьские пейзажи. Сквозь затонированное стекло джипа небо казалось еще мрачнее, словно грозным предчувствием нависло над миром. Всклокоченные обрывки туч чернели над бесцветной землей, над темным голым лесом по обеим краям дороги.

По мере удаления от Киева, машин на трассе становилось все меньше и меньше, а потом Митин вдруг понял, что они одни едут по совершенно пустынной дороге. Нет, вот навстречу заколыхался фарами военный грузовик.

— Скоро прибудем, — подал голос водитель.

«Скоро» — от этого слова сердце забилось чаще, внутри что-то рухнуло. Еще недавно Зона для них была почти легендой, сказочным Клондайком, полным тайн, которые следует разгадать, артефактов, которые нужно найти. А теперь — скоро. И все это — по-настоящему. Хотя не происходит ничего особенного. Только вот дорога пустынна. Да этот военный грузовик. Ох, нехорошо это — когда военные куда-то едут. Значит, дела и правда серьезные. Пусть бы МЧС, ООН… Но только не солдаты.

«Скоро» продлилось еще добрых полчаса, Митин даже почти совсем успокоился. За подъемом справа показался домик. Когда приблизились, увидели красно-белый шлагбаум. А еще увидели длинную бетонную стену с колючей проволокой поверху — совсем как в тюрьме. Стена углублялась куда-то в лес, по обе стороны дороги. Слева оказался второй домик, только скрытый деревьями. На обочине стоял одинокий БТР.

Но и тогда Митин не до конца осознал, что уже прибыли. Засмотрелся на БТР: он впервые видел настоящую боевую машину.

— Алло, приехали, — сказал Саунькин зазевавшемуся Митину прямо в лицо — как глухому. Тот машинально вылез из джипа.