Химеры просыпаются ночью

— Что? — не расслышал Леха.

— Да нет, это я так, про себя… Друган, говорю, козел оказался: вчера шли вместе, хабар вместе добыли, а он сдал да и смылся. Теперь вот на Кордон переться надо…

— Ну, дальше Кордона не уйдет. Но оно, конечно, по-свински так.

О том, что я удрал от снорка, естественно, предочел умолчать. В конце концов, надо было просто что-то сказать, чтобы втереться в доверие пареньку. Впрочем, тот решил мою проблему за меня, принявшись рассказывать какую-то байку. Я рассеянно слушал, помешивая тлеющие угли. На самом деле, не хотелось никуда уходить с этого насиженного места, но было ясно: уходить придется и очень скоро.

— А вот идет он мимо и видит… — говорил Леха; кровавый глаз угля грозно подмигивал, дескать, знаю, что ты задумал, — монолитовец около аномалии молится. И не понятно, то ли на саму аномалию, то ли тому, что внутри нее. Но на всякий случай Кабан пальнул в него. Завалил, ясное дело, прям в затылок попал, монолитовец даже навонять не успел со сраху. А аномалия вдруг покраснела, раздулась, зашипела — и на Кабана пошла. Кабан в штаны наложил: еще бы, летающая аномалия. А та прямо на него летит, медленно так, но упорно. Кабан деру. Бежал, бежал, оглянулся, аномалия, кажись, отстала. Он успокоился, значит, поел там, оправился, еще какие-то дела, может, сделал. А смотрит: аномалия вдоль лесочка — и снова прямо к нему движется. Кабан еще больше в штаны натрухал. И с тех пор, куда бы ни шел, аномалия за ним следовала. И самое страшное, что убежать от нее можно было, двигалась-то она медленно, но только на какое-то время. Рано или поздно, но она все равно находила Кабана.

— Интересно… и что ж за аномалия такая была?

— А кто ж ее знает, такая вот. Только Кабан перестал спать спокойно, отдыхать совсем перестал. Так по всей Зоне и бегал от нее. Пока с ума не сошел.

— И что же? Она его догнала?

— Сказать по правде, не знаю. Там разные продолжения есть. Батя мне рассказывал вот как я тебе сейчас, а ему еще какой-то сталкер, а тому другой, который сам Кабана знал в свое время.

— А, ну понятно. Через пятое на десятое, одна баба сказала, другая переврала…

— Не, ну ты зря так. Баба, может, и будет врать. А батя мой не баба все-таки.

Я испугался, что обидел Леху.

— Я же не про твоего отца конкретно, а вообще, так… в общем…

— Да ладно, я вот и сам много раз думал: что с Кабаном случилось потом. Скорее всего, застрелился. Я бы застрелился, наверное. А если с ума сошел, то аномалия его и заховала.

— А не мог он просто из Зоны уйти? Или аномалия и там его достала бы?

— Вот это вряд ли. Ни одной еще аномалии за периметром не видели. Хотя, конечно, Зона и растет, растет… Но мог и просто из Зоны уйти, да, ты прав.

— Ну что? — я забросил пробный шар, — двинем или еще посидим?

— А ты сможешь идти? Нога-то вон как разнеслась, — усомнился Танкист.

— Смогу или не смогу, а не все же тут торчать. Надо бы до Кордона доковылять, а уж там кореша своего повстречаю. Ты ведь мне поможешь до Кордона?

— Не вопрос, — охотно согласился Леха, — помогу, без базара.

Все во мне возликовало. Надо же, как удачно складывалось. Завибрировали все поджилки, кровь прилила к голове, застучала в висках. Я облизал пересохшие губы, едва справляясь с волнением.

Так, спокойно, спокойно, а то заподозрит…

Мы забросали костер и выдвинулись. Туман начинал рассеиваться, но в низинах все еще лежал довольно густо. Я приотстал и с трепетом смотрел на свою будущую жертву. Вот, пока он идет, ноги его шевелятся. Он о чем-то думает, что болтает, чего-то хочет; должно быть, у него на сегодня имеются какие-то планы… Но он пока не знает, что им сбыться не суждено. Зато это знаю я. И что вчера был его последний вечер в жизни, и что сегодня — последнее утро. Уже сегодня днем это тело, которое двигается, шевелит руками и ногами, вертит головой, будет недвижимо валяться где-нибудь в овраге, окровавленное, истерзанное. И в моей власти либо осуществить это, либо даровать ему жизнь. Да, сейчас я и только я могу миловать или казнить.

Рука нащупала рукоять пистолета. Нет, как-то не так надо. Да и выстрелами лишнее внимание ни к чему привлекать.

Мы как раз проходили вдоль небольшого овражка, когда я поднял с земли увесистую ветку, больше смахивающую на дубину. Спина покрылась липким противным потом, дыхание мое участилось, но воздуха все равно не хватало, так что я задышал ртом. Все вокруг исчезло будто в пелене, только впереди — этот затылок, обвитый черными волосами. Од затылком — мозги… Теплые, пузырчатые…

Я почти без замаха обрушил дубину на затылок. Она отскочила, Танкист охнул и упал на колени. Я изо всей силы ударил веткой наотмашь по голове. Танкист скатился в овраг, ломая своим телом кусты. О, как сладостно раздавался в моих ушах этот звук! Я вприпрыжку последовал за ним и в тумане едва различил распластанное на спине тело. Танкист был еще жив, но вряд ли в сознании. Это немного омрачило мне радость, но надо было приступать. Я оттянул ухо и аккуратно срезал ножом раковину. Кровь моментально залила руки, но я был готов к этому: в ушах ее всегда много. Скоро открылась дырка. Черная и глубокая. Голову его я положил на колени, чтобы удобнее вставить палку. Острый конец ветки вошел в дыру, я надавил посильнее, что-то внутри головы хрустнуло, лопнуло, в лицо брызнуло липким. Ощутив на губах теплоту крови, я на минуту едва не потерял сознание. Дальше все окружающее временами будто проваливалось. Только бешеное ликование и звериное остервенение. Кровавые ошметки вокруг, во рту выкушенный глаз, пальцы, погруженные в кровяные раны. О, какое блаженство — и оно наступило снова! Нож в грудь, еще раз, еще, еще, еще, еще, еще… Это все, для чего стоит жить. Только ради этих сладких, мучительных моментов.

Глаз оказался склизким и твердоватым, едва пролез в горло, зато язык оказался мясистым и вкусным. Я едва не потерял сознание от наслаждения, но нашел силы для того, чтобы начать разрезать горло. Из мертвого тела кровь лилась неохотно, но все же в немалых количествах, так что я перевернул Леху на бок, чтобы кровь стекала на траву. Разрезал сухожилия и мышцы ножом, они сопротивлялись, но поддавались. Куда более трудным оказалось справиться с позвоночником. Как ни старался, кости не хотели отделяться друг от друга. Тогда я попытался переломить их о колено, но только запачкал штаны кровью. От идеи отрезать голову пришлось отказаться. «Надо бы тесак посерьезнее раздобыть», — подумалось вскользь.

Я стянул с себя штаны и лег рядом с трупом. Тут все окончательно поплыло, растворилось в бесконечно сладостном потоке, я закрыл глаза, отдаваясь ему целиком. Левая рука по инерции продолжала ковырять ножом между ребер Лехи… Было хорошо…

Когда наступила разрядка, я обнаружил себя рядом с окровавленным телом, перемазанным кровью, какими-то соплями, спермой… Я немного потыкал пальцем в одну рану, в другую… Но эрекции больше не наступало. Даже стало немного стыдно за эти попытки.

Так, теперь почиститься и спрятать труп.

А потом, уже отойдя с километр от оврага, сидя на траве и обыскивая мешок Танкиста, я на некоторое время замер, старательно пытаясь осмыслить произошедшее. А случилось на самом деле вот что: сегодня я оприходовал мужчину. Он не возбудил во мне ни желания секса, ни ненависти, он не был развратным — он вообще не был мне неприятен. Просто захотелось — убить. Посмотреть, как в ухе будет торчать палка, как он вообще будет умирать.

Впрочем, на этот раз я и самого момента смерти не уловил. Это огорчало. Он так и не понял, что умирает. Это также приглушало радость свершившегося.

А в мешке были деньги. Видимо, Танкист не соврал: и правда продал хабар вчера. Около пятисот долларов оказалось, что по мне — так это было совсем не плохо. Ружье я забирать не стал: мало ли, а вдруг кто-нибудь узнает, что это его двустволка была… А вот початую бутылку водки и колбасу взял: голод давал о себе знать.

Водкой также пришлось вымыть лицо и руки: воды нигде не оказалось. К тому же, что-то мне подсказывало, что здешняя вода отнюдь не самая пригодная для использования в каких бы то ни было целях.