Жажда

Я сразу их увидела: Джедла сидела в шезлонге, как и положено выздоравливающей больной, прячась от солнца. На ней было белое платье, и она казалась в нем хрупкой и беззащитной, как отставшая от стаи птица. Она издали махнула мне рукой, подзывая меня. Али беззаботно сидел у ее ног. Когда я приблизилась, она воскликнула так искренне, что не могла не растрогать меня:

— О Надия, как ты прекрасна! Какая же ты красивая!

Как зачарованная, она глядела на меня и от всей души, даже как-то наивно повторяла мне эти слова. Али оглянулся, посмотрел в мою сторону, прищурившись от солнца, и я почувствовала внезапное смущение. Сказав, что ужасно хочется в море, я побежала к воде, оставив их.

Пока бежала по пляжу, чувствовала устремленные на меня мужские взгляды. И мне было так хорошо, так счастливо от того, что я такая красивая, молодая, и я так гордилась своим загаром…

Море было прозрачным. Я плавала без устали, стараясь заплыть подальше. Радовалась упругости своих мускулов, гибкости своего тела, легко скользившего по этой голубой бесконечной глади… Я забыла обо всем. Поворачиваясь время от времени на спину, я наслаждалась покоем и отдавалась во власть воде, которая несла меня, ласково обтекая по бокам. Глаза тонули в глубине неба.

Когда, усталая, я подплывала к берегу, голова Али вдруг вынырнула рядом со мной. По лицу его струилась вода.

— Я вас напугал? — засмеялся он, искоса поглядывая на меня; прилипшие к голове мокрые волосы и сузившиеся от морской воды глаза делали его похожим на хитрого мальчишку. Мне захотелось рассмеяться вместе с ним, подразнить его. И я брызнула ему в лицо водой, вступая с ним в игру. Он больше меня не смущал. И я хохотала от всего сердца.

— Ну, погодите-ка! Я вот сейчас вас заставлю наглотаться водички! — пригрозил он мне. И я снова засмеялась, хотя на этот раз явно нервничая. И на самом деле, все кончилось тем, что я наглоталась воды и у меня потемнело в глазах. Конечно, я сопротивлялась изо всех сил, но крепкая рука сильно сжимала мое плечо. Мне показалось даже, что он сжимал меня всю и слишком долго, так вдруг напряглось мое тело, а плечо онемело. Он отпустил меня. Я нырнула и отплыла от него. Мне больше не хотелось смеяться. А когда я вынырнула и посмотрела на него покрасневшими от соленой воды глазами, то увидела, что его слегка огорчило это недоразумение. И он заговорил со мной, словно нашей игры и не бывало:

— Вы действительно хорошо плаваете! Я видел, как далеко вы заплывали. Мне даже казалось, что у вас не хватит сил вернуться…

Голос его звучал тихо. И я не восприняла его слова как комплимент. Я избегала его взгляда. Я любила его.

— Я уже привыкла, — отвечала я ему. — И вообще я люблю уплывать далеко, и одна. Люблю море.

Так, разговаривая, мы подплывали к золотым пескам нашего пляжа. Я подумала о сидевшей на берегу Джедле, о ее кажущемся спокойствии, скрывавшем то душевное напряжение, в котором, как я предполагала, она находилась. Мы с Али одновременно вышли из моря, и струйки воды, которые стекали с наших тел, слились в одну общую лужицу. Молча мы пошли в сторону Джедлы. Она пристально разглядывала нас издали. Мне вдруг показалось, наверное от усталости или от того, что солнце слепило глаза, что я вижу нас как бы со стороны: как мы вдвоем идем но пляжу, утомленные морем, идем медленно, оставляя за собой глубокие следы на песке… А на самом деле я шла прямо к Джедле и улыбалась. Я не смотрела на Али. Хотя чувствовала его рядом и легко могла догадаться, что он абсолютно спокоен. Джедла не улыбалась нам. Она просто смотрела на нас, и ее темный взгляд проникал в меня, как лезвие ножа. Али растянулся у ее ног на песке, и его длинное тело окружило, защитило ее своей силой, нежностью, доверием, как ограда. Я отметила про себя, что страдаю. Мне бы хотелось говорить, нарушить эту тягостную напряженность. Но слова не шли. Да Джедла к тому же и отвернулась от меня. Ее профиль показался мне спокойным и ясным. Я поняла, что она решила оставаться такой, вовсе не показывая мне своей враждебности. Я пожала плечами. Мне вдруг стало все равно. И я ушла от них, не сказав ни слова; пошла переодеваться, ни о чем не думая. Солнце пекло вовсю. Надо было остерегаться только одного: не дать обгореть носу.

Мы молча возвращались с этого далекого пляжа, расположенного километрах в двадцати от того, на котором мы отдыхали обычно. Я медленно вела машину. Али и Джедла, сидевшие на заднем сиденье, задремали. После испытанного мной смятения мне хотелось побыть в одиночестве.

Я вспомнила о том мгновении страдания, которое причинил мне брошенный на меня взгляд Джедлы. Вообще-то я не умела страдать, испытывая лишь что-то такое неприятное, темное, непроизвольно поднимавшееся во мне. Задумывалась на минутку и старалась отогнать от себя это ощущение. А в тот миг, сама не знаю почему, я определила состояние смятения, которое пережила, как страдание. Я посмеялась над собой, над этим моим преувеличением. Я, видимо, излишне все драматизировала.

Посмотрев в зеркало над рулем, я увидела, что они сидели каждый в углу заднего сиденья. Их разделяло пустое пространство. Но если бы я их увидела сидящими рядышком, держащими друг друга за руки или прижавшимися друг к другу, я все равно не позавидовала бы так их взаимному согласию, я не осмеливалась сказать себе — счастью…

Я присмотрелась внимательнее к выражению лица Джедлы. И с удивлением отметила, что она выглядит утомленной, осунувшейся, как после бессонной ночи. И испытала даже прилив нежных чувств к ней. Но когда я вдруг смутно ощутила, как во мне зашевелились угрызения совести, то невольно тяжело вздохнула, понимая, что и со мной не так — то все просто. Я подумала еще, улыбнувшись, что это не столько из-за сложности моей натуры, сколько из-за моего легкомыслия. Да, я ревновала их, страдала из-за Джедлы, любила Али, любила и Джедлу и одновременно ненавидела ее.

Однако Джедла была единственным существом, связанным с моим прошлым, с воспоминаниями, которые обволакивают меня теперь, как сонная истома послеполуденного отдыха, овладевают мной, наполняя душу видением того утраченного, единственного в моей жизни года. И та же, только что испытанная мной, горькая нежность снова возвращается ко мне…

В тот год в нашем лицее появилась Джедла, похожая на иностранку. Я находила ее красивой и полюбила ее. Придумывала тысячу всяких предлогов и поводов, чтобы сблизиться с ней. А она долгое время слегка презрительно реагировала на все мои попытки и изящно ускользала от меня. Впервые случилось, что кто-то мне оказывал сопротивление. К тому же я ничего подобного за всю свою юную жизнь, обычную жизнь школьницы, раньше не испытывала — ничего, похожего на эту волнующую душу потребность общения с ней. Я и сама не понимала, что так меня к ней тянет.

Но вот однажды она подпустила меня к себе. Это было накануне каникул, когда настал момент проститься перед отъездом домой. Я не любила никому говорить слова прощания, даже расставаясь с людьми чужими. Это было одной из моих слабостей: я старалась думать, что покидаю человека на день, на час и скоро вернусь. Вот и с Джедлой было так же.

Я всем, кому могла, пожала руки, раздарила улыбки, что-то пожелала на дорогу, что-то пообещала — словом, сделала все, чтобы как-то смягчить минуты прощания. И вдруг она возникла передо мной.

Все произошло мгновенно. Я ей было машинально протянула руку, как и всем остальным. И вдруг увидела ее лицо рядом с моим. Потом услышала, как произношу, волнуясь:

— Я хотела бы тебе писать, встретиться с тобой…

Она впервые улыбнулась мне. И улыбка ее была такой же ободряющей, как и рукопожатие.

— С удовольствием, — ответила она мне. — Я буду счастлива и видеть тебя, и переписываться с тобой.

Мы остались с ней одни, сама не знаю, как это случилось. Обменялись адресами. Мне казалось, что это сон. И когда я вернулась вечером к себе, то все никак не могла успокоиться, испытывая такое же ощущение счастья, как после первого свидания.

Долго я еще была во власти воспоминаний о первых моих девических волнениях, об испытанном мной тогда смятении чувств. Я вдруг ощутила себя старухой — такое случилось со мной впервые. Мне стало ужасно грустно. Машина ровно катилась по шоссе. Мои друзья сидели сзади тихо, словно оцепенели оба. Я больше ни о чем не размышляла, погрузившись в покойную тишину пустынной дороги, в прохладу летнего вечера. Что-то во мне оборвалось, рухнуло. Я остановила машину около двери их дома. Они собирались уже выйти, как вдруг Али радостно вскрикнул: прямо перед нами стоял Хассейн, видимо давно поджидавший нас. На лице его блуждала вечно ироничная улыбка. А я-то о нем уже совершенно забыла.