Страница 127 из 154
— Ты же можешь сказать мне, чтобы я пошел на эту встречу в агентство по усыновлению, или можешь сказать, чтобы я ее отменил. И я ее отменю — позвоню им сейчас же. Или…
Но Элина не могла произнести ни слова. Или?.. Если ты хочешь, сколько же времени, это действительно?.. Она прижала пальцы к глазам и там, под веками, увидела, точно озаренное вспышкой, детское личико, которое наблюдало за ней. Ребенок слегка улыбался. Он был очень испуган, и никто бы не сказал, обычный человек не догадался бы… Ребенок лежал на постели, один глаз у него заплыл, ребенок лежал под грудой одеял и ждал, глядя на дверь, тоже испуганный, но не показывающий страха. Что это даст? А если по-другому, чего ты достигнешь?..
— Если ты боишься мужа, — хорошо: я сам позвоню ему, сам с ним поговорю, ты уедешь оттуда сегодня же. Прежде чем он узнает. И он не станет… Я не думаю — как только все откроется, я хочу сказать, как только все будет узаконено… я уверен, что… он не предпримет ничего противозаконного… Он ничего нам не сделает. Так что в общем-то впервые с июня месяца мы с тобой будем в безопасности… думается, будем в безопасности от него, и это единственная возможность себя обезопасить. Ты никогда всерьез не воспринимала моей тревоги по поводу того, что он может предпринять, ты всегда была так уверена, что он ничего не знает… ну, и поскольку ты живешь с ним, тебе, очевидно, лучше известно, что у него на уме… но… все же это не открытая книга, он напрактиковался во лжи, в актерстве, во всяких трюках, которые нужны ему были, чтобы добиться того, чего он хотел… Так что ты скажи мне, что делать: отменить встречу или пусть она состоится?
— Я не могу… я не могу тебе сказать, — произнесла Элина.
— Нет, можешь, — возразил Джек. Она почувствовала, как в нем нарастает гнев. — Ты можешь произнести одно из двух слов — да или нет. Да — и я отменяю встречу. Нет — и я ее не отменяю.
Он вдруг нетерпеливо взмахнул рукой, но лишь затем, чтобы прибавить скорость «дворникам». Теперь они со скрипом, рывками заметались вперед-назад по грязному ветровому стеклу. Элина заметила, что резина на «дворнике» перед ее глазами надорвана и может вообще соскочить… От этого безостановочного мелькания у нее закружилась голова.
— Чертова машина, — буркнул Джек.
Она съежилась, словно он ударил ее.
Он помолчал несколько минут и снова заговорил:
— Если я пойду в это агентство, Элина, если мы с Рэйчел туда явимся… если мы подпишем их бумаги… Что тогда? Ты действительно хочешь, чтобы мы продолжали встречаться вот так, как встречаемся с лета, или чего ты хочешь? Чего? Потому что я больше не в состоянии выносить эту путаницу, это мучение — да и риск тоже, — и тебя это изматывает, в общем-то ты ведь не счастлива со мной. Или нет? Как же ты хочешь, чтобы я поступил?
— Я не знаю, — сказала Элина.
Грузовик съехал с шоссе, и теперь Элина смотрела на низко сидящий заржавленный «кадиллак» со свисающей сзади выхлопной трубой. За рулем в нем сидела черная женщина, и на машине мигал сигнал правого поворота. Вид этого запыленного красного сигнала, мигающего снова и снова, мог довести до исступления. Элине захотелось закричать…
— Надо мне встречаться с твоим мужем? — спросил Джек.
— Я не думаю, — сказала Элина.
— Что? Я тебя не слышу.
Ей хотелось повторить яснее, но голосовые связки вдруг словно ослабли.
— Эти чертовы «дворники»… — срывающимся голосом произнес Джек. — И почему вдруг повалил такой снег? О, Господи… — Не в состоянии дольше выносить миганье красного света, он развернул машину и обошел «кадиллак», не потрудившись включить у себя сигнал поворота. Элина закрыла глаза — вот сейчас налетят сзади, будет толчок; но ничего не произошло. — Я старался отвлечь Рэйчел от тяжелых мыслей, подтрунивая над ней, потому что она последнее время была так несчастна — это тянется уже давно. Если мы усыновим Роберта, она сможет построить вокруг него свою жизнь, жизнь личную — нельзя же заниматься все время только иссушающей душу политикой; это и для меня было бы тяжело, но у меня была ты. Мой разум возвращается к тебе, катится к тебе, как мяч под уклон, и это был ад, но было, по крайней мере, и что-то очень хорошее. И все же, Элина… Именно ты должна тут решать. Так что?.. Я поступлю, как ты скажешь.
Они промчались под пешеходным мостом, и у Элины возникла мысль, внезапная страшная мысль, что вот сейчас что-то свалится на них, что-то оторвется и упадет… и в яростном кручении снега их жизням придет конец. Ее затопил ужас, и, однако же, она не могла крикнуть — даже от ужаса: она сидела молчаливая и застывшая.
— Слушай, Элина, — сказал Джек, — если я приведу домой Роберта, это все. Я не смогу отослать его назад, я не захочу отсылать его назад. Это уже будет окончательно. Я навсегда стану ему отцом, я не обману его надежд, как это делали другие люди, другие взрослые, которые обманывали его всю жизнь. Ведь это все равно что убить его. Да и Рэйчел, Рэйчел… она ждет… в глубине души она знает, она все знает и ждет, чтобы я решил… Ты понимаешь? Если ты даешь мне зеленый свет и позволяешь усыновить его, Элина, больше ты меня не увидишь — вот так-то. Ты поняла?
Теперь он ехал уже довольно быстро — почти семьдесят миль в час.
Он сказал:
— Если ты… если ты допустишь, чтобы это произошло… если не остановишь меня, то ко мне не приходи и не звони… потому что от всего этого я схожу с ума, и мне надоело, и… И я хочу снова жить нормальной жизнью, здоровой жизнью, а прошлый год был весь испорчен этим чертовым городом, этими бесплодными унизительными стычками, и расчетами, и ложью… Неужели тебе все равно? Неужели? Неужели ты не любишь меня? О чем ты думаешь?
Элина закрыла глаза.
— А может быть, нам с тобой обоим надо умереть, — вдруг сказал Джек.
Элина молчала — она сидела, чувствуя полнейшую беспомощность.
— Я то и дело думаю об этом, эта мысль привлекает меня, — произнес Джек с наигранным, поистине зловещим спокойствием, какое Элина замечала у него и раньше. Однако сейчас оно по-настоящему не испугало ее — она чувствовала себя беспомощной, растерянной, точно младенец. Она чувствовала, как нарастает в нем сила, над которой он, да и она уже не властны.
Ты уходишь на дно и снова появляешься.
И если четверых пристрелили, значит, четверо прекратили свое существование… и четверо родятся тут же, рядом. Это доказано статистикой. Подтверждено статистикой. Многие миллионы рождались, жили и умирали в определенной точке вселенной. В определенный миг. Так что в общем-то не очень это и важно.
— Я могу повернуть сейчас руль влево, и все наши проблемы будут решены, — сказал Джек. — Мне не надо даже прикидывать. Можно будет перестать прикидывать. Я устал. Надоело мне это. Мне даже не нужно выбирать для этого место — достаточно выехать на центральную полосу, разделяющую два потока движения. Так что ты скажи, Элина, да или нет — сделать так?
Снаружи был сплошной хаос крутящихся снежинок. Элина смотрела на них. Она почувствовала, как машина набирает скорость.
— Сделать? — повторил Джек. И потом, словно гипнотизируя ее, нежно произнес: — …скажи мне одно слово, Элина: да… или нет… скажи мне, ты хочешь умереть или хочешь жить… скажи мне… скажи мне да, скажи мне нет… скажи, что мне делать…
А пока ты произносил эти звуки, хребет твой превращался в хлыст. Напрягался, изготавливался. В тебе росла потребность причинять боль.
Когда ты любил меня и я гладила тебя по спине, я и тогда чувствовала, как позвонки у тебя затвердевают, приобретают силу, превращаясь в колонну, в хлыст. Им можно взмахнуть, и его страшный конец обрушится на тебя, хлестнет так, что сначала ты почувствуешь лишь прикосновение, ибо человеческая кожа слишком чувствительна и не способна ощутить всю безмерность такой боли. А потом… Это — хлыст умный, прикидывающий, как бы ударить в определенную точку плоти, одну-единственную точку во вселенной. А потом — кровь, истерзанная плоть…