Страница 55 из 73
который нас печалит слишком много лет.
24
Вдоль ограды по Фонтанке в тапках войлочных бредёт
обезумевший от пьянки петербургский обормот.
Раньше был красив и нужен и народу, и жене,
и побрит, и отутюжен бывший старший инженер.
Он с приятелем Абрамом без похмелки умирал
и лечился тетурамом, эспераль в живот вшивал.
Но денёчки наступали -- начинал опять с пивка.
Вот и водочка в бокале, и опять дрожит рука.
По расколотым стаканам разливал одеколон
и с приятелем Иваном просыпался у колонн
у Казанского собора или на Пороховых,
и в общественной уборной похмелялся на троих.
А милиция встречала с безразличием его.
Пил он много, ел он мало и не трогал никого.
Думал он всегда о зелье и в упор не видел баб,
и, скукожившись с похмелья, умер друг его -- прораб.
Он ходил по воскресеньям к неудавшейся родне,
где его в убогих сенях били шваброй по спине.
25
Он сынишке и дочурке мокрым глазиком моргал,
брал из пепельниц окурки и пятёрку вымогал.
Но показывала кукиш ему бывшая жена,
а на кукиш ты не купишь ни закуски, ни вина
А дочурка и сынишка с безразличием лица,
ухватившись за штанишки, убегали от отца.
Перепутав дни и ночи, девку с парнем, с веком век,
этот пьяный и порочный, и невинный человек
бродит ночью по парадным, гадит в лестничный пролёт.
И лежат его награды в сундуке который год.
Он живёт в похмельном мире и несёт невнятный бред...
Позабыл он о сортире и не мылся много лет.
Так и жизнь его пропала из-за вин недорогих.
Счастья в жизни знал он мало. Но не менее других.
Ковыляет по Фонтанке бывший старший инженер,
бесполезный из-за пьянки и народу, и жене.
Он идёт, заливши око, и бормочет, как сквозь сон,
Пастернака или Блока, или так -- икает он.
26. Физик А. П. Шмаков, пенсионер
Я помню, когда я учёным служил
в застойные славные годы,
я с жидкостью русской, как пленник, дружил,
с великой заменой свободы.
И разумом тронулся, как Дон Кихот
Ламанчский, а может Рязанский.
Везде обалдевший от водки народ
на вид совершенно пизанский.
С утра просыпаешься злой и косой,
расстелишь под завтрак газетку,
кусаешь краюху с гнилой колбасой,
пьёшь кофе с гранитной конфеткой.
В автобус вомнёшься, как шпрота стоишь.
Приходишь на службу -- калека.
Руками работаешь, кумполом спишь
и ищешь в себе человека.
Находишь и вновь отсылаешь туда,
откуда явился к нам этот балда.
27
. . . . . . . . . . . . . . . . .
28. А. М. Гашкин. Гармонь
Так славно играть на гармошке и длительный звук издавать,
когда окружающих ножки устали и хочут в кровать.
Однажды я шёл про прошпекту, играл на двухрядочке рок.
Согласно его интеллекту ко мне подошёл паренёк.
Велел мне слабать Рио-Риту. Он русской валютой платил,
шутил со мной мордой небритой... У Думы упал он без сил.
Ко мне подошли три мильтона и руки скрутили назад.
Один, как хавбек Марадона, пинал и пинал меня в зад,
потом разбежался, как Бекхем, и пнул, как Рональдо, меж
ног.
А дальше сравнить было не с кем. Пеле я уж вспомнить не
смог.
С тех пор я играю у рынка, но только стою и хожу.
И новые песни, как Глинка, я лёжа в кровати пишу.
Пишу я романы и пьесы, новеллы про русский народ.
Я очень писатель известный! Весь Мир меня скоро прочтёт.
Пишу я про разные страны, ещё не известные Вам.
Особенно про рестораны, где дали бесплатно сто грамм.
Люблю я играть на гармошке и длительный звук издавать.
За что и подайте немножко. Красиво ж! Тудыть вашу мать.
29. Г. Смирнов. Безмолвная речь для жены
Ты свободна, небрежна, жестока,
холодна и блестяща, как нож.
Твои волосы пахнут востоком,
а сочувствия нет ни на грош.
И не крепок твой чай, и не сладок,
пересолены суп и салат.
От обилья примет и повадок
я неловок, испуган, зажат.
Ты изящна, но спорт и характер
из тебя воспитали бойца.
И порой за ничтожные факты
я имел искаженье лица.
А в минуты слиянья и рая,
когда кости и стены скрипят,
ты молчишь, в потолке растворяя
свой холодный и искренний взгляд.
Ты друзей моих всех распугала
и не любишь привычек моих.
Потому я стою у вокзала
и мечтаю распить на троих.
30, 31, 32, 33
. . . . . . . . . . .
34