Товарищ мой

МАТЬ КАЗАКА

Черный выдался день. Скрылось солнце за тучей туманной, И в казачий курень Чужеземец вошел окаянный. Все разбил, раскидал, Запорхала по ветру перина, А старуху прогнал И порвал фотографию сына. Мать выходит за дверь, Очи полны тоскою бездонной. Что ей делать теперь, Одинокой, босой и бездомной?.. Посидит на базу, Где недавно мычала корова, Да проглотит слезу, Да на запад посмотрит сурово... «Видно, доля така!» — Горе-горькое ложкой хлебала, Своего казака На немецкой войне потеряла... А последний сынок — Вся надежда, любовь и забота — По какой из дорог Отступает под вой самолета? Шли тяжелые дни, И тянулись осенние ночи... Ты мне счастье верни, Изгони чужеземца, сыночек... Наступила зима, Недобра, как железо, студена. Вьюга сходит с ума, Заметает излучину Дона. Слышен рокот и гром, — Не бывает ноябрьского грома. Чужеземцы бегом, Все бросая, бегут мимо дома. Ненаглядный, бедовый, Заходит в курень, улыбаясь, Полушубочек новый На нем, как броня голубая. Онемела сперва, Покачнулась, платок прикусила. Вдруг прорвались слова, Что три месяца долгих носила: «Ты не с той стороны — Из-за Дона пришел ты, не прямо!» «Да, дороги войны Нелегки и извилисты, мама. Мы их взяли в кольцо, Мы от Клетской пошли по излуке...» Он целует лицо И землистые, старые руки. Горек воинский труд. Мы немало пожили на свете. Всех нас матери ждут, И для них мы по-прежнему дети. 1943 Ст.Иловлинская

ЗАКОН ТАЙГИ

1 Шел я берегом Амура, Краем Дальнего Восхода, Шел, пуская дым из трубки, Чтоб комар меня не трогал. Стыли черные березы — Дети каменного века, И мохнатые фазаны Из-под ног моих взлетали. ...Это было так недавно, И давным-давно, быть может. Это было в годы мира, В годы счастья и покоя. Мне казалось — эти чащи Никогда еще не знали Ни походки человека, Ни его веселых песен. Вдруг раздвинулись лианы, Будто сами расступились, И бесшумно мне навстречу Вышел маленький охотник, В сапогах из мягкой кожи, В шапке из осенней белки, Вороненая берданка На плече его висела. Подошел и улыбнулся Мне нанаец смуглоскулый. Из раскосых добрых щелок Черные глаза блеснули. На сто верст вокруг, быть может, Мы с ним были только двое, Потому и подружились Скорой дружбою таежной. У костра духмяной ночью Мне рассказывал охотник, Что зовут его Максимом, Что из рода он Пассаров, Из нанайского селенья, Где отец его и братья В рыболовстве и охоте Жизнь суровую проводят. Он рассказывал о крае, Где текут такие реки, Что коль вставишь в воду палку, То она не пошатнется, Крепко сжатая боками Рыб, идущих косяками. Он рассказывал с улыбкой Об охоте на медведя. Восемь шкур на жерди сохнут У него в селенье Найхен. Я спросил тогда Максима: «Ты медведя не боишься?» «Нет, — ответил мне нанаец, — У тайги свои законы. Если зверь на поединке Голову мою расколет, Брат пойдет по следу зверя И его догонит пулей». Я запомнил эту встречу В крае Дальнего Восхода, Встречу с юношей Максимом, Меткоглазым и бесстрашным. Звезды яркие горели, Выпь болотная кричала, И на берег выбегала Темная волна Амура. 2 Лед прошел по рекам трижды С той поры. На нашу землю Враг ворвался, сея горе И пожаром полыхая. Я забыл Амур далекий И таежные прогулки. Между Волгою и Доном Нам пришлось с врагом сражаться. По степям гуляла вьюга, Волком воя возле Волги. На врага мы шли облавой, Леденя и окружая. И однажды после боя Мы в землянке отдыхали, Валенки свои сушили. Вдруг, откинув плащ-палатку, Возле нас возник бесшумно Маленький боец в шинели, В шапке из осенней белки. Он присел и улыбнулся. Пламя сразу озарило В узких щелочках живые, Меткие глаза нанайца. Командир полка сказал мне Горделиво: «Познакомься, Это наш искусный снайпер, Наш отважный комсомолец, И зовут его Максимом, А из рода он Пассаров, Из нанайского селенья, Где отец его и братья В рыболовстве и охоте Жизнь суровую проводят». Я ответил: «Мы знакомы». И Пассар промолвил: «Точно». И в глазах его веселых Огонек мелькнул таежный. «Здравствуй, друг. Ты помнишь встречу В крае Дальнего Восхода? Ты, ходивший на медведя, Как с другим воюешь зверем, Что пришел не из берлоги, А из города Берлина?» И нанаец мне ответил: «Я убил их двести двадцать, И, покуда жив, я буду Истреблять их беспощадно». Расстегнул шинель нанаец, И на ватнике зеленом Я увидел орден гордый — Красное увидел знамя.