Страница 1 из 3
Владимир Григорьевич Бенедиктов
Стихотворения 1859–1860 гг.
К моей музе
Благодарю тебя: меня ты отрывалаОт пошлости земной, и, отряхая прах,С тобой моя душа все в мире забывалаИ сладко мучилась в таинственны трудах.Сначала озарять пир юности кипучейВлетала ты ко мне в златые дни забав.Гремя литаврами и бубнами созвучий,Покровы распахнув и дико разметавГустые волосы по обнаженной груди.Тебя так видели и осуждали людиНескромность буйную. Порою твой уборБыл слишком прихотлив и оскорблял их взор.Сказали: он блестящ не в меру, он изыскан,И амброй чересчур и мускусом напрыскан,И ты казалась им кокеткою пустой,Продажной прелестью, бездушной красотой.Мир строг: он осудил твою младую шалость,Твой бешенный порыв; твоих проступков малостьОн в преступление тяжелое вменил;Ты скрылась от него, и он тебя забыл.Но в тишине, в глуши меня ты не забыла,И в зрелом возрасте мой угол посетила:Благодарю тебя! – Уже не молодаТы мне являешься, не так, как в те года,Одета запросто, застегнута на шею,Без колец, без серег, но с прежнею своеюУлыбкой, лаской ты сидишь со мной в тиши,И сладко видеть мне, что ты не без души,Что мир тебя считал прелестницей минутнойНесправедливо… нет! В разгульности беспутнойНе промотала ты святых даров творца;Ты не румянила и в юности лица,Ты от природы так красна была, – и цельныйКудрявый локон был твой локон неподдельный,И не носила ты пришпиленной косы,Скрученной напрокат и взятой на часы.О нет, ты не была кокеткою презренной,И, может быть, ко мне в приязни неизменной,Переживя меня, старушкой доброй тыПоложишь мне на гроб последние цветы.Переход
Видали ль вы преображенный ликЖильца земли в священный миг кончины —В сей пополам распределенный миг,Где жизнь глядит на обе половины?Уж край небес душе полуоткрыт;Ее глаза туда уж устремились,А отражать ее бессмертный видЧерты лица еще не разучились, —И неземной в них отразился б деньВо всех лучах великого сиянья,Но те лучи еще сжимает теньПоследнего бессмертного страданья.Но вот – конец! – Спокоен стал больной.Спокоен врач. Сама прошла опасность —Опасность жить. Редеет мрак земной,И мертвый лик воспринимает ясностьТак над землей, глядишь, ни ночь, ни день;Но холодом вдруг утро засвежело,Прорезалась рассветая ступень, —И решено сомнительное дело.Всмотритесь в лик отшедшего туда,В известный час он ясностью своеюТоржественно вам, кажется, тогдаГотов сказать: «Я понял! разумею!Узнал!» – Устам как будто нарушатьНе хочется святыню безглагольства.А на челе оттиснута печатьВсезнания и вечного довольства.Здесь, кажется, душа, разоблачась,Извне глядит на это облаченье,Чтоб в зеркале своем в последний разПоследних дум проверить выраженье.Но тленье ждет добычи – и летитБессмертная, и, бросив тело наше,Она земным стихиям говорит:Голодные, возьмите:, это ваше!После праздника
Недавно был праздник, итак было весело, шумно,И было так много прекрасных там дев светлокудрых,Что радостью общей и я увлекался безумно.Оставив беседу мужей и наставников мудрых.Так часами порой вдаешься в чужое веселье,И будто бы счастлив, и будто бы сызнова молод;Но после минувшего пира мне тяжко похмелье,И в душу вливается все больше язвительный холод.И после стыжусь я, зачем, изменяя порядку,Как школьник, не во-время я так шалил и резвился,И совестно, как бы с жизни я взял грешную взятку,Как будто неправо чужим я добром поживился.И голос упрека в душе так пронзительно звонокИ так повторяется тайным, насмешливым эхом,Что если бы слезы… заплакал бы я, как ребенок!Нет! Снова смеюсь я, но горьким мучительным смехом.Бахус
Ух! Как мощен он! ТакогоНе споишь, не свалишь с ног:Толст, а виду неземногоНе утратил; пьян, а строг.Посмотрите, как он вержетВзором пламя из очей!Как он гордо чашу держит, —Сам не смотрит… Ко там? – Лей!Льют ему, – и наклониласьЧаша набок, и струяЧерез край перекатиласьИ бежит. Внизу дитя —Мальчик. Стой, не гибни влагаДрагоценная! ПлутягаМигом голову своюЧерез плечи опрокинул,Алый ротик свой разинулИ подставил под струю,И хватает, как в просонках,Что – то лучше молока,Искры бегают в глазенках,И багровеет щека.Тут другой мальчишка: елеНа ногах; посоловелиУ него глаза; нет сил;Сам себя не понимая,Смотрит мутно. НегодяяДрать бы, драть бы за ушко!Ишь – без меры натянулся!Вот – к сторонке отвернулся,Грудь назад, вперед брюшко —И… бесстыдник! Перед вамиТут же с пьяными глазамиТигр на шатких уж ногах;Там вакханка взор свой жаднойНежит кистью виноградной,С дикой радостью в очах.Вот – взгляните на Силена:С губ отвислых брызжет пена;Словно чан раскрыл он рот,И цедя в сей зев просторнойИз амфоры трехведернойГроздий сок, – без смыслу пьет,Глупо пьет, – заране бредит,На осле едва ль доедетОн домой… Лишь исполинПьет, как следует, один —Бахус Рубенса! – ИзбытокЧерез край разумно льетИ божественный напитокОн божественно и пьет.