Страница 21 из 79
— Извини, Владимир Александрович, что я надоедаю, — густым басом начал он, — но я к тебе с жалобой на саперов. Что же это такое! Оцепили все заводы и никого не подпускают. Ответь мне, пожалуйста, как же я смету составлять буду?
— Ну–ну, успокойся! — улыбнулся Дружинин. — Раскипятился! Ничего, дорогой Сергей Сергеевич, не поделаешь. Ты же знаешь, что заводы заминированы и могут в любой момент взорваться.
— Ну, так что же из того, что заминированы? — не успокаивался Орликов. — А когда я мост через Дон строил, так нас там день и ночь бомбили и обстреливали, а я его все–таки построил. И ничего, жив–здоров, как видишь.
— Ну, тогда была война, а теперь другое дело, — заключил Дружинин.
— Как — другое дело? Разве дух боевой из нас уже выветрился?
— Не узнаю тебя, Сергей Сергеевич! Очень ты ершистым стал! — засмеялся Дружинин и серьезно добавил: — Дело тут, конечно, не в боевом духе, а в простом благоразумии, так что ты два–три дня воздержись от посещений заводов. Я тебе просто запрещаю это. И не будем больше портить нервы друг другу. У тебя всё?
— Всё, — мрачно отозвался Орликов.
Дружинин подал ему руку:
— Ну, будь здоров!
Когда инженер ушел, Владимир Александрович снова взялся за газеты. Но тут Варя доложила о приходе капитана Шубина.
Хмурое лицо капитана не предвещало ничего хорошего. Это отметил Дружинин еще до того, как Шубин вымолвил слово.
— Ну, что новенького? — спросил Владимир Александрович и, не дождавшись ответа, сказал: — По–прежнему плывем в тумане? Интересно все–таки, как же Хмелев ведет себя теперь?
— Очень странно, — ответил Шубин, закуривая папиросу. — Все свободное время проводит в библиотеках, хотя, по наведенным мною справкам, он никогда особенно не увлекался чтением.
— Что же привлекает его в библиотеках, какая литература?
— Берет разнообразные книги по какому–то списку, перелистывает их и, не читая, возвращает.
— Да… — согласился Дружинин. — В самом деле, все это странно…
Что же ищет Хмелев?
Владимир Александрович давно уже не имел представления об отдыхе. Он терпеть не мог безделья. А теперь, в дни великой восстановительной страды, выходные дни были для него особенно тягостны. Дружинину тяжело и больно было смотреть на остановившиеся станки, опустевшие комнаты учреждений. Начинало казаться, что все вокруг замерло, перестало двигаться и совершенствоваться. Владимир Александрович забыл не только об отдыхе, но и о сне. Он видел в мине коварного и хитрого врага, который не наносил пока осязаемого удара — он лишь ежечасно, ежеминутно грозил им, но уже в одной только этой угрозе таилась немалая опасность.
Дружинин был волевым, темпераментным человеком. Он принимал всегда быстрые и смелые решения, но теперь нужна была другая тактика. Он обязан был проявить особую осторожность, выдержку, тщательно проанализировать создавшуюся обстановку. Владимир Александрович хорошо понимал необходимость подобных действий, но сильно досадовал на то, что приходится терять драгоценное время.
В газетах уже сообщалось о первых успехах соседних промышленных районов. Во всех уголках страны шла стройка, а в Краснорудске работа застопорилась из–за угрозы взрыва. Дружинин верил в искусство Воеводина и не сомневался, что рано или поздно мина найдется. Но когда?
Шубин шел к этой цели своим путем. Он видел разгадку тайны в самом Хмелеве, который, как казалось капитану, что–то не договаривает.
И вот Владимир Александрович решил сам сходить к старому кузнецу и вызвать его на откровенный разговор.
Небольшой аккуратный домик бывшего кузнечного мастера находился в конце тихой, безлюдной улицы. Владимир Александрович вышел из машины неподалеку от него и пошел пешком. Еще издали увидел он сидевшего у окна Хмелева. Подойдя поближе, Дружинин заглянул в низкое окошко. Его удивил беспорядок, царивший в комнате: пол ее был завален книгами, тетрадями и какими–то бумагами.
«Уж не сошел ли старик с ума?» — мелькнула у Владимира Александровича тревожная мысль. Он хотел было даже отказаться от своего намерения зайти в дом, но в это время Хмелев поднял глаза и увидел его. Старый мастер поспешно вскочил на ноги и, крикнув что–то, побежал открывать дверь.
— Здравствуйте, Владимир Александрович! — приветливо сказал он. — Заходите, пожалуйста. Вот уж не ожидал вас у себя увидеть! Премного вам за это благодарен.
— Вы ведь не знаете, зачем я к вам пришел. Может быть, зря благодарите, — заметил Дружинин.
Хмелев улыбнулся:
— Если бы кто–нибудь другой пришел, я бы не решился, пожалуй, так вдруг благодарить, а вас вот благодарю.
— Почему же?
— Я знаю, мне теперь не доверяют. Однако таким людям, как вы, легче, чем другим, разобраться — сломлен во мне дух советский или не сломлен. Вам, мне кажется, знать человека глубже полагается, чем другим, и верить в него крепче, чем другие.
— Любопытно рассуждаете, — произнес Дружинин, дивясь неожиданной логике Хмелева. — Вот только ведете себя не совсем понятно. Ведь если бы дух советский не был в вас сломлен, не примирились бы вы с недоверием, которое к вам питают, старались бы рассеять его. — Он обвел глазами пол, заваленный книгами, и добавил раздраженно: — Черт знает, что у вас тут творится! Прямо–таки погром какой–то…
А Хмелев, казалось, не обратил никакого внимания на это замечание и спросил:
— Откуда же это видно, что дух советский во мне сломлен? Нет, Владимир Александрович, я еще не отказался от надежды защитить свое достоинство. А ход мыслей у меня такой: перво–наперво нужно было решить, что у нас сейчас самое главное. Прикидывал я и так и этак, и выходило, что главное сейчас — это судьба заводов. Значит, если я помогу решить главное, то буду действовать по–советски, а люди потом пусть уж сами решат, что я за человек. Короче говоря, хочу я помочь мину найти, а что при ней, может, документы, порочащие меня, окажутся, так это уж дело второстепенное.
Увидев, что Дружинин все еще стоит посреди комнаты, Хмелев спохватился и подал ему стул.
— Садитесь, пожалуйста, — смущенно проговорил он. — Простите, что сразу не предложил вам присесть. Тяжело мне, Владимир Александрович, на старости лет такое недоверие видеть… Об этом день и ночь неотступно думаю, поэтому, может быть, чудаком стал казаться. Вот эти книги почему разбросаны? Перевод донесения Гербста ищу. Оно ведь по–немецки было написано, а я не мог разобраться в нем. Попросил племянника своего, ученика девятого класса, перевод сделать. Он и перевел донесение это на русский язык, а я для памяти записал все на бумажку и, помнится, сунул ее в какую–то книгу. У меня ведь целая библиотека после сына осталась. Совсем недавно я передал ее горсовету на пополнение городских читален, разграбленных фашистами. Вот и хожу теперь по библиотекам, ищу свои книги, а в них — листок с переводом. Подлинник–то я капитану Овсянникову передал, когда он стал мину разыскивать. Донесение хотя и не дописано, но в нем есть кое–какие цифры, которые, возможно, пригодились бы.
— Что же это за цифры? Вы разве не помните? — спросил Дружинин.
— Нет, не помню. Забыл за три года.
Владимир Александрович посмотрел на часы и поднялся со стула.
— Ну, мне пора, Тихон Егорович, — сказал он потеплевшим голосом. — Листок тот, если вы его найдете, покажите мне обязательно.
— А как же иначе, Владимир Александрович! — возбужденно воскликнул Хмелев. — Для чего же тогда и искать его?
Взрыв произойдет сегодня
Едва Владимир Александрович пришел в райком, как к нему явился капитан Шубин.
— Вы, кажется, от Хмелева только что? — спросил он.
— А вы откуда знаете?
— У секретаря вашего навел справку, — ответил капитан. — Любопытно, что поведал вам старик?
Владимир Александрович рассказал о встрече с Хмелевым. Выслушав его, Шубин неторопливо развернул какую–то бумажку и произнес:
— Ну, я, кажется, опередил Хмелева, раньше его нашел перевод донесения.
— Неужели нашли? — удивился Дружинин. — Но как же вы догадались, что он именно перевод донесения разыскивает?