Страница 26 из 70
Мат густел, к прежним звукам прибавились звон стекла и лязг жести, на истоптанном снегу валялись выбитые зубы и темнели пятна крови — пока что в основном из разбитых носов. Но дальше могло быть хуже. Если одни кричали «бей гопоту!», то другие отвечали «дави кепарей!» — и действительно старались осуществить свое намерение. В прямом смысле. А сделать это можно было, лишь вернувшись в машины, и гопстеры, оставив рукопашную, кинулись обратно к машинам, пока их не перевернули. Тут-то бы и отступить работягам ускоренно, прихватив раненых, ибо даже против самых хилых тачек, ежели те на ходу, ничего бы они поделать не могли.
Но выяснилось, что все предшествующее сражение было лишь для отвлечения внимания и настоящие события только грядут.
Водители внедорожников выслали вперед своих шакалов, а сами, держась в тени, куда свет от фонарей не доставал, собрали и установили на путях переносную помповую пушку. Это оружие, как и любое помповое, проходило по разряду «самооборона» и законом не преследовалось. Предполагалось, что его использует охрана укрепленных загородных поселков, отбивая налеты. И по силе разрушения пушка хоть и отставала от гранатомета, но немногим ему уступала.
И залп из нее разнес бы окно водительской кабины, никакая броня бы не помогла. А дальше — пиши пропало.
И все же работяги не первый день и не первую ночь ездили этим маршрутом. Оказалось, что у тех, кто оставался в вагоне, кое-что припасено и на этот случай. Хищно лязгнул один из люков на вершине вагона. Обычно их держали приваренными, чтобы предупредить атаки сверху, но тут рискнули и, как выяснилось, оказались правы.
Представители рабочего класса на дому могут склепать что угодно, хоть тот же гранатомет, да вот беда — он уже за пределы статьи о необходимой самообороне вылезает, а за это сажают. Опять же таскать с собой неудобно, даже в транспорте.
То, что высунулось из люка, к огнестрельному оружию никак не относилось, но имело крайне мало общего с пижонскими арбалетами — из тех, что в ходу у заказных дел мастеров. Это произведение было ближе к тому, что называлось простым русским словом «самострел». Или к еще более древнему, начисто позабытому оружию — копьеметалке. Здесь копье было цельнометаллическое, и конечно, закрепить такое оружие под люком и выстрелить без механических приспособлений было невозможно, ну так в этом трамвае рабочие ездили, и притом не с мыловаренной фабрики.
Копье пало с крыши подобно небесному перуну. Повторить такой выстрел было невозможно, но этого и не понадобилось. Работяги успели первыми, помповую пушку разнесло вдребезги.
Из вагона раздались торжествующие вопли, со стороны гопстеров — яростный вой. Те из кепарей, что еще оставались снаружи, успели заскочить в вагон — и правильно сделали. Пушка была повержена, но осколки ее зацепили и кое-кого из деловых, а те такого не прощали и погнали бы серую скотину на штурм сызнова.
Столкновение предупредило новое явление. Если бы не предшествующие гром и лязг, его бы услышали раньше. А так бульдозер увидели, когда он показался в зоне видимости.
В свете фар боевая машина была поистине чудовищна, и сражавшиеся замерли, цепляясь за оружие. Ибо ожидать можно было чего угодно. В вековечной вражде рабочих и автомобилистов водители бульдозеров не заняли определенного места. С одной стороны, они были водителями индивидуальных транспортных средств и могли считаться автомобилистами. С другой — по роду занятий относились к работягам, и прирожденные машиновладельцы, даже из мирных цивилов, бульдозеристов презирали. Поэтому они могли воевать и за тех, и за других, а чаще — сами за себя. Иногда срабатывала классовая солидарность, но порой бульдозеристы шли в наемники к деловым — те не брезговали, поскольку разрушительная мощь бульдозеров была известна многим.
Но на сей раз, очевидно, группировка подкрепления не вызывала. Бульдозерист прибыл собственной волей. И всех терзала мысль — против кого? За кого? Если б он пошел на таран, трамвай, может, и выстоял бы, но водила не такой дурак и, в отличие от его собрата в трамвае, способен на маневр.
В считаные мгновения сомнения разрешились.
Сиплый голос прогремел в морозном воздухе:
— Что, Вован, думал, тачку сменил, добрые люди тебя не найдут?
И ковш бульдозера, словно драконья пасть, рухнул на один из внедорожников. Вероятно, его владелец когда-то нанимал бульдозериста, но не расплатился за услуги. Теперь платить приходилось ему. Специально заостренные зубы вонзились в металлическую плоть. Хозяин джипа на тот момент находился снаружи благодаря инциденту с пушкой, и ему следовало бы благодарить всех святых за этот неудачный тактический прием. Он, однако, склонен был извергать не столько благодарения, сколько проклятья, наблюдая, во что превращается его прекрасная боевая машина.
Полностью пробить броню и сжевать внедорожник железные зубы не смогли, однако бульдозерист не склонен был останавливаться на достигнутом. Ковш выпустил жертву, но лишь для того, чтобы водила имел возможность изменить угол наклона. Новый захват последовал не сверху, а снизу. Титаническим усилием он оторвал джип от земли и метнул туда, где табунились гопстерские тачки. Далеко зашвырнуть джип он был не в состоянии, но и так сумел добиться жертв и разрушений. Лязг и грохот намного превзошли те, что слышались при прошлом раунде стычки. К ним примешивались крики раненых. Одно из «ведер с болтами» вспыхнуло, озаряя окрестности рыжим инфернальным светом, и прочие гопстеры кинулись к своим тачкам, отгоняя их подальше, пока пламя не охватило и другие машины. Работяги в трамвае приветствовали происходящее радостными криками, не очень думая, что огонь может перекинуться и на вагон.
— Ну, козел, ты попал! — кто-то из деловых, выхватив волыну, выстрелил по кабине бульдозериста.
До сих пор все шло по неписаным правилам прирельсовых стычек, когда сражавшиеся воздерживались от стрельбы. Однако с появлением бульдозера картина изменилась, и владелец пострадавшего джипа не снес такого надругательства над честью группировки.
Попал ли стрелявший, узнать не удалось. Ответом на его выстрелы стала череда других, причем не одиночных. Вслед за ними раздался вой. от которого закладывало уши даже у самых нечувствительных.
— Атас, понты!
Гопстеры, уже сидевшие, на свое счастье, в машинах, дали по газам. Деловые, у гордости которых тоже был предел, кинулись к джипам. Связываться с понтами не хотел никто.
Понты — дорожная полиция, выделившаяся из общего класса ментов, работая в экстремальных условиях, сразу открывала огонь на поражение. Им было все равно — работяги перед ними или гопстеры, деловые или цивилы, автомобилисты или пешеходы, мужчины или женщины. Для них это был не столько бой, сколько охота. Причем, следуя примеру какого-то своего легендарного героя, бабам они старательно целили в голову, а мужикам — в пах. Объяснялось это суровым здешним климатом, при котором легко отморозить что угодно.
Поэтому работяги тоже не стали дожидаться понтов. Тут и копьеметалка не помогла бы. Надо было уходить, и как можно скорее, благо, машины гопстеров, преграждающие пути, исчезли. Правда, оставались еще обломки пушки, но с помощью особого щитка их можно было толкать перед собой до тех пор, пока трамвай не удалится на безопасное расстояние. Тогда ребятушки снова смогут выскочить и очистить пути. А пока уходить, и все.
— Осторожно, двери закрываются! — проорал водитель древний клич, хотя двери были давно закрыты, и вагон с громыханием покатился прочь на всей возможной для трамвая скорости. Пассажиров швыряло во все стороны, хотя они цеплялись за сиденья и поручни, но никто не выражал возмущения по этому поводу.
Когда стало ясно, что погони нет, напряжение отпустило. У кого-то оказалась при себе фляга с самогоном, у кого-то под сиденьем припрятана бутыль бражки. На проходной действовал антиалкогольный контроль, но вечерней смене обычно делали послабления. Там небось тоже люди, с пониманием. Поэтому пили без опаски, да и разве напьешься в дороге-то? Так, для сугреву только.