Страница 64 из 76
А теперь о минусах. Роман неоправданно велик. Высокий объем авторизированных отступлений при ослабленной логике развития сюжета превращает книгу, начавшуюся завлекательно, в страшную тягомотину. Роману не помешали бы редакторские ножницы. Автор ваял книгу целых одиннадцать лет? Что ж, быть может, последние два-три года он мог бы с большим успехом писать что-нибудь другое.
Дмитрий Володихин
Москва: Текст, 2009. — 893 с. 1000 экз.
Наверное, каждый писатель мечтает написать свою личную Главную Книгу. Да не каждый имеет право на нее. Тут нужна биография. У патриарха русской фантастики и маринистики Евгения Львовича Войскунского биография столь насыщенна, наполнена такими удивительными событиями и фантастическими персонажами, обогрета такой Любовью, что не написать свою Главную Книгу он просто не мог.
Это даже не автобиография, а полноценный художественный роман, в котором есть сюжет, характеры, любовная линия, приключения. «Действие» книги охватывает целую эпоху — с конца 1930-х до конца 1980-х, когда завершилась история не только целой страны, закончилась эпоха в жизни самого писателя: уход из фантастики и потеря самого близкого человека — жены Лидии, главной опоры на протяжении полувека. Трогательная и чистая история любви Е.Войскунского и его жены — самые художественно сильные страницы произведения, по существу это смысловой стержень романа, на который нанизываются сюжеты бурной жизни. А это и бакинская юность 30-х, и довоенный Ленинград, и, конечно, война, которую писатель прошел офицером-моряком: Балтика, защита полуострова Ханко, блокада Ленинграда… У книги есть редкостное свойство: то трудное время писатель отражает даже без намека на злость, ненависть, нет тут и ерничанья над эпохой. Да разве ж можно издеваться над эпохой, частью которой ты сам был! Наверное, все дело в том, что Войскунскому очень везло на прекрасных людей. Их в книге много — от одноклассника Леонида Зорина до Арсения Тарковского, Михаила Дудина, братьев Стругацких.
В романе не так уж много страниц посвящено собственно фантастике (большинство «фантастических» фрагментов было опубликовано в «Если»), но интересующийся историей советской НФ найдет тут немало интересного. Однако самым увлекательным в книге остается другое: удивительная жизнь фантаста вне фантастики.
Евгений Харитонов
Вехи
Вл. Гаков
Леденящая утопия
Приставку «анти», более привычную, как только речь заходит о знаменитом романе английского писателя Олдоса Хаксли, 115-летие со дня рождения которого мы отмечаем в этом месяце, опущена намеренно. Как и всякое великое произведение литературы, тем более литературы фантастической, роман «О дивный новый мир», «преподнесет еще сюрпризы», как пророчески предрек герой другого великого фантастического романа.
Вот и в наши дни, когда абсолютное большинство, кажется, окончательно (причем многие — вполне осознанно) готово променять свободу на пресловутую «стабильность», роман, написанный почти восемьдесят лет назад, приобретает неожиданную актуальность. И сегодня на отрицающей приставке «анти» в случае с этой неоднозначной книгой может настаивать лишь незначительное меньшинство читателей. Личности, для которых творение Хаксли представляет собой материализованный кошмар, а мысль о том, что всеобщая стабильность и покой достижимы только на кладбище, является самоочевидной, — такие личности постепенно вытесняются в маргиналы. Для большинства же это несомненно утопия — мир желанный, прекрасный безо всякой иронии. И ежели пока неосуществимый, то дайте срок — еще несколько рывков прогресса, и тогда!..
И тогда наступит дивный новый мир. Воистину прекрасный — если по первоисточнику (шекспировской «Буре»): «Сколь прекрасен этот новый мир, в котором есть такие люди!». Но действительно ли прекрасен? Наверное, не случайно великолепный переводчик Осия Сорока в итоге остановился на более двусмысленном прилагательном «дивный». Да и можно ли назвать людьми жителей этой странной Утопии?
Суть этого провокационного романа можно выразить одним-единственным вопросом: много ли человеку нужно? И еще более провоцирующим ответом: хватит просто счастья. Вопрос о цене за это счастье всерьез даже не обсуждается — да никакой не жалко! Тут вспоминается даже не горьковская максима советского детства («Человек создан для счастья, как птица для полета»), но и заученная нами много позже финальная фраза-крик из «Пикника на обочине»: «Счастья для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженным».
Это ж так просто. Посему — анафема на тех, кто находит извращенное удовольствие в том, чтобы усложнять все и вся!
Однако прошедший век заставил навсегда распрощаться со многими иллюзиями. И главная среди них — иллюзия простоты.
Первым, вероятно, задумался над «элементарным» вопросом платы за счастье Олдос Хаксли. Выводы, к которым привели его раздумья, элементарными никак не назовешь. Человечество бьется над коварной задачкой без малого век, а решение все никак не дается в руки. Ведь в формулировке Хаксли «проклятый вопрос современности» звучит примерно так: стоит ли счастье свободы?
Будет ли счастлив человек, если принесут ему это счастье на блюдечке с голубой каемочкой? Устранив все мыслимые неприятности — социальную несправедливость, войны и бедность, несчастную любовь, болезни, даже страх смерти… Взамен же придется отказаться от сущей малости — свободы располагать собой по собственному усмотрению. Случайной свободы рождения. Свободы выбрать ту жизнь, какую для себя пожелал (и сотворил себе сам). Свободы любить — пусть и трагично, и безответно. Свободы интеллектуальной, творческой, социальной, религиозной.
Знакомые строчки из «Фауста»: «Лишь тот достоин счастья и свободы, кто каждый день за них идет на бой», — связывают две великие цели человеческого существования соединительным союзом «и», а не альтернативой выбора. Но как быть, если чаще приходится выбирать что-то одно? Именно эту дьявольскую альтернативу и поставил, как мне представляется, перед читателем автор романа «О дивный новый мир». А приблизился ли Хаксли к ее решению — это как посмотреть. И когда посмотреть.
Сегодня, повторяю, большинство смотрит на выводы английского писателя совсем по-иному, нежели первые послевоенные читатели. Я впервые прочитал роман в семидесятых в оригинале. И позже, из-под полы — на скверном русском, в каком-то из томиков «тамиздата». Несколько глав каким-то чудом пробились к нам — на страницы журнала «Интернациональная литература» — еще в 1935-м, но к началу эпохи застоя с чудесами оперативно разобрались, и крамольные экземпляры журнала были надежно упрятаны в спецхранах (вместе с английскими оригиналами).
Тогда для отдельных прогрессивно мыслящих критиков, имевших допуски в оные спецхраны и рискнувших поднять голос «за Хаксли», все было яснее ясного. Роман Хаксли — великая антиутопия XX века, стоит в одном ряду с еще реже упоминаемыми Замятиным и Оруэллом. Не было вопросов и у орды критиков «правильных», идущих в ногу: «антисоветский пасквиль». Хотя последнее было даже не несправедливо — просто смешно, достаточно непредвзято прочитать роман.
Как и помянутые к слову антиутопии Замятина и Оруэлла, роман Хаксли также в полной мере испил чашу несправедливости, недомыслия, предубеждения. Хотя из знаменитой троицы Хаксли единственный не торопился с осуждением своей схемы мироустройства («антиутопия» — это ведь как приговор!). Английский писатель предпочел пофилософствовать над придуманной им дьявольской альтернативой. До которой, кстати, не додумался и сам великий провокатор из поэмы Гёте!