Страница 48 из 76
Гнатюк ушел с пустыми руками, а вернулся с маленьким ведерком.
— Нет нигде мела, — констатировал он. — И это понимать надо: чека не школа! Я тут серебрянку нашел, мы ею памятник погибшим коммунарам на прошлой неделе красили. Смотрю, а в ведре еще осталась. Подойдет?
— А она стирается хорошо? — Кторов заглянул в ведерко. — А то ведь нарисовать-то мы нарисуем, только потом стереть не сможем.
За дверью мяукнули.
— Открой, — с досадой сказал Гнатюк. — А то ведь не успокоится.
Баюн Полосатович скользнул в дверь, возбужденно размахивая хвостом.
— Товарищ Кторов! — сказал он, опасливо оглядывая Голема. — Как же так? Почему без меня? Как в разведку пойти, в подвал синагоги лазить, значит, вперед, Баюн! Шкуркой своей рисковать — это Баюн. От собак на дереве спасаться и голодать во имя пролетарской революции — это тоже Баюн. А вот участвовать в историческом эксперименте ему заказано, да? Это как же понимать, товарищ Кторов?
— Да не вой ты, как вдова на похоронах, — оборвал его Кторов. — Мы еще сами ничего не решили.
— Не решили, а кисточку с краской приготовили, — заключил кот, брезгливо обнюхивая ведерко. — Только мне кажется — мелом надо, товарищ Кторов, мелом!
— А ты его еще найди, мел этот, — вздохнул Антон.
— Ага, — сказал кот. — Прямо кинулся мел тебе искать. Мне, между прочим, тоже интересно посмотреть, как он встанет!
— Это еще не факт, — Кторов с сомнением оглядывал кисточку. — Мы сами не уверены.
— Ты пиши, пиши, — кот принялся нервно вылизываться. — Но я все-таки из осторожности за дверь выйду да в щелку посмотрю. Я в герои не рвусь, а вот очевидцем побыть согласен.
Баюн грациозно выскользнул за дверь.
— И мне что-то боязно, — признался Гнатюк. — Озноб какой-то, холодок в груди. Слушай, Кторов, а может, не стоит?
Антон и сам ощущал неуверенность и боязливую пустоту, от которой ныло внизу.
Он взял кисть, обмакнул ее в краску и, робея, написал на бугристом лбу Голема первую букву. Голем лежал без движения. Постепенно смелея, Антон рисовал букву за буквой. «Все равно ничего не получится, — думал он. — Люди тысячелетиями слово искали, а ты захотел сразу в цвет попасть. Нет, товарищ Кторов, тут надо не так мозги напрягать, тут надо крепко, очень крепко подумать»…
Буквы закончились неожиданно. «ЕМЕТ» — серебрилось на лбу чудовища.
— Ерунда все это, — сказал Антон. — Знаешь, Гнатюк, вредно себя очень умным считать. Я тебе так скажу…
— Погоди, — потрясенно пробормотал начоперотдела. — Он же смотрит! Точно — глаза открыл!
Глаза у Голема были красные, словно в темной бугристой массе вдруг появились отверстия, и стало видно кипящий металл. Кторов попятился. Чувствуя спиной упругое сопротивление человеческого тела. Гнатюк выглянул из-за его спины.
— Вот черт! Вот черт! — бормотал лукоморский чекист.
Голем сел. Доски пола жалобно заскрипели. С ловкостью, неожиданной для его неуклюжего тела, Голем поднялся на ноги, едва не упираясь головой в потолок подвала.
— Слушаю, хозяин! — хриплым механическим голосом сказал он.
Глава седьмая
Атаман Кумок был недоволен тем, как складывался день.
С утра у него болела голова, и было плохое настроение. И нехорошие предчувствия одолевали атамана. А он своим предчувствиям верил, они не раз уберегали его от серьезных неприятностей и помогали унести ноги из засады.
— Да брось ты! — благодушно сказал Сережа Африка. — Там тоже не самые умные люди сидят. Они там все на мировой революции повернуты. «Мы на горе всем буржуям…» — он сплюнул. — Они хотят, чтобы богатых не было. А я тебе так скажу: надо делать так, чтобы бедных не было. Взять все и поровну, по справедливости разделить.
— Ну, понес, — вздохнул Медник. — Ты, атаман, на Африку внимания не обращай, любит человек поболтать. Сегодня все и кончится. Возьмем кассу — и в море. А там все поделим… по справедливости.
Хотелось бы Кумку знать, как выглядит эта самая справедливость.
В соображениях Медника, она наверняка гляделась совсем иначе, чем ее представлял атаман. «Ладно, — решил для себя Кумок. — Нам бы до моря добраться. А там видно будет».
— Вы как хотите, — встал он. — А я пойду подремлю. Перед боем поспать — самое милое дело. Свежим глазом все видишь, под пули зря не суешься.
— Бабу свою не слишком седлай! — крикнул вслед Сережа Африка.
В спаленке никого не было.
Кумок, не раздеваясь, в сапогах, рухнул на мягкую постель, закинул руки за голову. Сон не шел. Да какой к черту сон! Что-то подсказывало атаману, что лезть в Лукоморск не стоит. Большую силу там власть набрала, с Черным сотником справиться сумела.
Собаки во дворе вдруг залаяли зло и восторженно, словно увидели лютого врага. Кумок с неохотой пошевелился, отогнул занавеску и выглянул во двор. Ничего особого он не увидел. На кого лаяли собаки? Скорее всего, на огромного черного кота.
Жаль, что кот быстро в деревья ушел — пальнул бы в него атаман из своего пристрелянного верного маузера.
— Если ты занят заботами, день короток и стремителен, как полет стрелы.
Лукоморск медленно погружался во тьму. То там, то здесь гасли лампы и свечи, которыми лукоморские жители освещали свои жилища по случаю разрухи. Люди ложились спать рано, в те времена все старались пораньше лечь и еще раньше встать, и поговорка такая была: кто рано встает, тому Бог дает. А вот атаман Кумок решил получить от Бога все, поэтому спать вообще не ложился.
— С Богом, — прочувствованно сказал Кумок и перекрестился.
Две тачанки и с пяток бойцов, которых атаман в довесок к винтовкам вооружил гранатами, двинулись к гончарному заводику — пальбой и взрывами видимость нападения создать. Основные силы Кумка настороженно и нервно ждали в рощице на городской околице — все нервные, напряженные, даже лошади и те дышали судорожно, понимая, что опять смертельная заварушка затевается.
— Паника, вот что необходимо! — сказал Кумок.
— Будет паника, атаман! — отозвался бородатый и угрюмый сотник Панасенко. — Даже не сомневайся, устроим так, любо-дорого глянуть будет!
И скрылся со своими людьми в скрипучей полутьме.
Славно, что день пасмурным вышел, висели над горами обложные тучи, тугие от скопившегося в них дождя, время от времени роняли мелкую морось на спящую землю.
У трактирщика Сунжикова с вечера сидели двое соглядатаев, следили в оба глаза за ЧК. Ничего не упустил атаман, все спланировал, все учел, кроме одного — Кторов да Гнатюк тоже все знали.
— Этих брать пока не будем, — сказал Гнатюк. — Пусть бегут, атаману доложат, что все по его плану идет. Склонился к уху Кторова: — Видал, как Гервасий Бонифатьевич вырядился? Все старье надел, чтоб, значит, за рядового бойца в случае чего сойти. А того дурак не понимает, что его весь уезд в морду знает.
— Хрен с ним, — сказал Антон. — Главное, чтобы он не облажался.
Ах, как тянется ожидание! Как томительно медленно бежит время!
Казалось, день потому и пролетел так стремительно, чтобы ночь выдалась длинная и томительная.
— Ты, товарищ Кторов, на рожон не лезь, — глухо сказал Гнатюк.
— Я всем этим волшебствам не особенно верю, только не зря говорят, что береженого бог бережет. Чуть что — отступай, не нервничай, наши люди сделают все, что надо. Ах ты, Господи, курить-то как хочется, уши с того пухнут!
— А ты махорки пожуй, — посоветовал Кторов. — Говорят, помогает!
Гнатюк в темноте зашуршал чем-то, потом гневно плюнул на пол.
— Может, кому-то и помогает, — сказал он раздраженно, — а мне так блевать с такого вкуса охота. Оська? Ты здесь?
— Здесь, Павел Борисович.
— Ты, Оська, — слегка задушливо сказал Гнатюк, — поближе к товарищу Кторову держись. Подмогни, коли что.
— Сделаем, — солидным мальчишеским баском пообещал Остап.
Где-то на окраине грохнул первый выстрел. За ним еще и еще, раскатился длинной очередью пулемет, грянула ручная бомба.
— Ну, слава Богу! — похоже, Гнатюк перекрестился. — Кажись, началось!