Страница 21 из 49
— Женщины вышли на крыльцо! О, как они похорошели — с прежними не сравнить. Они в белых платьях. Везде цветы: в вазах на перилах, в волосах — васильки и ромашки. Красавицы спрашивают голос, что делать дальше.
— И что же им ответили?
— Они получили наказ верить, что каждый из нас по-своему болен, что жизнь — работа, а награды — дело случая и редко раздаются по заслугам. Им сказали, что будет отсрочка и дара они пока не получат. По крайней мере в этом году. Сначала надо протянуть грядущую зиму.
— А дальше?
— Голос смолк. Мужчины и женщины так и остались стоять, не в силах шелохнуться от ужаса. Сеять поздно. Запасы уничтожены. Скоро наступит зима, и они понятия не имеют, как теперь быть.
Джереми умолк и снова заснул.
Существует некая аксиома семейной жизни: подростки тяготеют к своим дядюшкам, тетушкам и кузенам, разъехавшимся по стране, — к родственникам, о которых не слышали годами, к тем, кто участвовал в их судьбе крайне редко. Они рассуждают так: «Да просто родичи никогда не давали им шанса. А мне выпал шанс найти этот самородок, и я положу все силы на то, чтобы связать семью воедино».
Затем оказывается, что вновь обретенные тетушки, дядюшки и кузены очень похожи на ваше ближайшее окружение — разве что веселее, любезнее и не читают нотаций. При них ты сам себе начинаешь казаться взрослее.
Проходят годы, а с ними исчезают легкость и простота общения с найденной родней. Проявляются какие-то трудноразрешимые межличностные проблемы, раздражение и злость друг на друга. Велика вероятность, что просто ты, ты сам, постепенно превращаешься в одного из своих родителей — тех самых людей, от которых твои родственники предпочли смотаться подальше. И наступает полный бардак, что вполне в порядке вещей: семья — бардак по определению.
Я говорю об этом, потому что так происходило и с Джереми. Для всех он стал неким неизвестным родственником, жившим где-то очень далеко и в один прекрасный день постучавшимся к нам в дверь. Мне, конечно, хотелось видеть его остроумным, ловким и чудесным во всех отношениях. Он же, воздадим ему должное, никогда не пытался узреть во мне воплощенное совершенство. Наверное, поэтому я и полюбила его так сильно. К тому же какое-то время до нашей встречи он не скажу, что шпионил за мной, но успел приглядеться, и вряд ли что в моей жизни могло его сильно удивить.
Наутро, после первой ночи, которую Джереми провел в моей квартире, я проснулась от запаха горячей еды. Вскочила на постели и потянула носом: яйца, сливочное масло, соль, растительное мало и легкий привкус зеленого лука — все эти ароматы завитками просачивались в щель под дверью моей спальни. Я накинула плюшевый халат и заглянула на кухню. Джереми, свеженький, как консультант из «Гэп»4, спросил:
— Ты какой омлет предпочитаешь, ломтиками или «бэвиз»?
— А что такое «бэвиз»?
— Жидкий.
— Тогда «бэвиз», будьте добры.
Я зашла в ванную и придирчиво осмотрела себя в зеркало: легкая желтизна на щеках, едва заметная отечность. Подумать только, в моей квартире кто-то есть. Готовит завтрак. Он хоть и родной сын, но все-таки… у меня дома еще никто не ночевал. Я стала задумываться о таких практических вещах, как ванная комната: вдруг ее содержимое производит недолжное впечатление? Я не говорю о гигиенических прокладках и прочей женской ерунде, главное — похожа ли она на ванную нормального живого человека. Причудливые технические приспособления вызывают у меня чувство беспомощности; высушенные губки и морские звезды наводят на мысль о вымирании флоры и фауны; стерильная белизна кафеля напоминает о римской гостинице.
Я оценила комнату придирчивым взглядом: все ли тут в порядке в плане обстановки и чистоты. Запахи? Пятна? Желтизна? Недостаток воображения?
Когда я наконец-таки появилась на кухне, Джереми признался:
— По утрам я лучше всего себя чувствую. Тело в основном слушается до обеда, так что стараюсь успеть побольше.
— Ты не обязан готовить завтраки.
— Меня всегда спасало умение приносить пользу.
— Знаешь, у меня похожие ощущения.
— Да? — Он завернул одну половинку пышного бледно-желтого омлета на другую; видимо, добавил взбитые белки.
Я пояснила:
— Мне иногда кажется, что стоит стать бесполезной для общества, как к тебе заявятся посреди ночи и вышвырнут из постели; а все твое барахло, квартиру, работу и счет в банке отдадут тем, кто этого по-настоящему заслуживает.
— И давно у тебя такие мысли?
— Это не мысли: я чувствую так, сколько себя помню.
Он поставил передо мной омлет, толстый, как блинчик, и воздушный. Я ткнула лакомство вилкой: омлет опал.
Джереми спросил, приносит ли мне работа удовлетворение.
— Когда я думаю о крупных компаниях, на ум приходит военный оркестр. Вот в чем, по-твоему, суть военных оркестров?
— Не знаю. В чем же?
— Даже если половина оркестра играет что Бог на душу положит, все равно создастся впечатление, будто звучит музыка. Вся задумка в том, чтобы скрыть фальшь. Это как пианино — пока нажимаешь только черные клавиши и не трогаешь белых, звучит вроде бы нормально, хотя до настоящей музыки далеко.
— Как тебе омлет?
— Отлично. — Я нечаянно взглянула в гостиную. Там царила безупречная чистота, ни единого пятнышка.
— Ну и ну. Джереми, не стоило так напрягаться.
— Кстати, я обратил внимание, что у тебя ни одной семейной фотки, даже на холодильнике.
— Все мечтаю повесить, да никак не соберусь.
— Когда поживешь с людьми подольше, друзей заведешь, в гости начинают приглашать. И все, как водится, показывают семейные альбомы. А мне так странно: смотришь на тех же людей, видишь их на однотипных фотографиях, и раз за разом они становятся старше. У меня мало снимков до двадцати лет — штуки три от силы. Школьные фотографии.
— Ты был прелестным младенцем. Я сразу это поняла, едва ты родился.
Комплимент не произвел на парня никакого впечатления.
— Я, бывало, воровал у друзей их семейные фотографии, — признался он. — Выбирал что помельче, чтобы не хватились. Снимки да одежду всегда забирал с собой, когда переходил от дома к дому. Все думал: когда стану самостоятельным и выберусь из-под опеки, развешу фотки на стенах, и девчонки будут смотреть на них и радоваться, что у меня была семья, любимая семья.
— Хитро.
— Мне всегда нравились девочки «кровь с молоком», от которых пахнет свежескошенной лужайкой — такие втайне грезят о каштановых жеребцах по имени Гром. У всех моих сводных сестер были жиденькие волосы. Бывало, девчонки подкатывали ко мне, а я отказывался. Тогда они стучали родителям, будто бы я стащил остатки курицы из холодильника, хотя сами же ее и съели. Достаточно таких глупостей, чтобы опекунская служба тебя списала.
Я доела и закурила.
— Ну и вид у меня.
— И что?
— Намек понят. А знаешь…
— Ну?
— С утра отправляемся за покупками. Пора обзавестись складной кроватью.
— Отличная мысль.
Скоро мы сидели в моей «хонде» и направлялись в торговый центр на Парк-Ройал. Погода выдалась превосходная, и стекла в машине были опущены. Я спросила Джереми, есть ли у него работа.
— Одно время устроился в гриль-бар поваром, но пришлось бросить, когда начал разваливаться на куски. Бывало, пальцы онемеют, а я стою у разделочной доски и кровью обтекаю, как клубничный компот.
— Не позавидуешь.
— Вот то-то. А когда немота отойдет, начинает трясти. Поэтому ножи с алмазной заточкой уже не для меня. Год назад устроился в один центральный отель; завтраки готовил, крутился как белка в колесе — автобусы прибывали сплошным потоком. Работенка так себе, зато хоть как-то держался на плаву. Однако с прошлого месяца и с этим покончено. Вдруг, будто ниоткуда, как скрутит по рукам и ногам — редко, но в кухне находиться все равно стало рискованно. А в последнее время на меня уж больно часто усталость наваливается.
Несколько минут спустя мы были у торгового мегацентра и направились в один из магазинов сети «Скала», где торговали мебелью со скидкой. Перед нами раскрылись стеклянные двери, и меня поразило представившееся взгляду зрелище: матрасы и мебель всех видов, расставленные совершенно беспорядочно; дыхание перехватывало от витающих в воздухе синтетических молекул. Мы присмотрели ту часть зала, где матрасов было на первый взгляд побольше, и, не нацеливаясь ни на что определенное, растерянно озирались в неверном свете желтоватых ламп.
4
«Гэп» («Gар») — сеть магазинов, торгующих недорогой и модной одеждой для молодежи.