Страница 11 из 49
Колени мощь времён она сдувала дико.
Старик забудет привкус крика,
В часы ветров, в часы худеющих времён
Изгоев незабывших позовем,
Седлавших лунный свет на тонущей тропе:
Так старики и забывают горе.
А кашель их сухой, парящий альбатрос,
Обратно принесет их молодости кость
Лишь добреди с солеными глазами
До той кровати где лежит она,
Бросавшая как кости времена
В приливы исторических вершин,
Не зная времени, но просто влюблена
В того, кто время крал ночами (да и днями!).
И вот опять отцы его впускают в дом,
И входит с жульническим он лицом,
Смерть вспыхивает в рукаве, и временами
С добычей, с запыленною мошной,
Наполненной пустыми семенами
Опять подкрадывается она
К могиле скакуна.
Она следит за тем, кто явно вне закона,
Глядит на горе перемётное при нем –
Она не гонится с серебряным свистком,
Вдоль по ведущим к смерти пикам дней,
Кусающих смертельно пузырей,
Но никакой сексообразный третий глаз
Из центра радуги и не взглянул на вас,
А радуга соединила вновь людские
Две половинки... Все останется как есть:
По прежнему залив зовет к смертям,
Но форму жизни воры-времена
Вернут отцам...
42. И БЕЗВЛАСТНА СМЕРТЬ ОСТАЕТСЯ
И безвластна смерть остается,
И все мертвецы нагие
Воссоединятся с живыми,
И в закате луны под ветром
Растворятся белые кости,
Загорятся во тьме предрассветной
На локтях и коленях звезды,
И всплывет все, что сожрано морем,
И в безумие разум прорвётся,
Сгинуть могут любовники, но не Любовь,
И безвластна смерть остается.
И безвластна смерть остается.
Не умрут без сопротивления
Эти, волнами унесенные,
Эти, вздернутые на дыбу
И привязанные к колесу,
Пусть разорваны сухожилья –
И расколота надвое вера,
И зло, что исходит от Зверя,
Стрелой сквозь них пронесется,
Но в осколки их не разбить нипочем,
И безвластна смерть остается.
И безвластна смерть остается.
Пусть не слышно им крика чаек,
И прибой к берегам не рвется,
И цветок не поднимет венчика
Навстречу стуку дождей,
Пусть безумны, мертвы как гвозди –
Расцветет их букет железный,
Сквозь ковер маргариток пробьется,
И пока существует солнце –
Безвластна смерть остается.
43. ТОГДА БЫЛ НОВОЯВЛЕН ОН
Тогда был новоявлен он
Весь белый и в крови: новорожден,
Молился, на коленях стоя
Под колоколом каменным, о чаше
Во всех 12 апостольских морях
Согбенно, заводил часы прибоя,
Молил о спутанных ночах и днях,
Зелёных и двойных, как суть гермафродита
Он завтра – человек. Пока – улитка.
Из пламенного корабля
Щенок, обкусывая палубу вылазит,
Уже он понимает все желанья,
Которые тот, взрослый познает,
Взбираясь ввысь
По женскому, по жидкому пути
От каменного колокола – прочь,
Он их зеленым камнем света назовет
И взрослой жизнью.
Он в лабиринтах, в кривизне прибоя,
В чешуйчатых путях,
Он в раковине, выдутой луною
(В той, где рождение Венеры),
Избегнет городов, свернувших паруса,
Но все же ветром в ад сметенных:
Не попадут в Его зеленый миф
Ни куча фотографий тех, соленых,
Ни горя и любви пейзажи.
В его тяжёлой живописи маслом,
Где все от человека до кита,
Как фотки будущего. Новенький ребенок
Следит пути к Граалю,
Туда, меж плавников, сквозь кольца змей,
Через огонь и сквозь вуали,
Фотографируя мою тщету, он там
Снимает радугу в ветрах прожекторов,
Светящих с борта Ноева ковчега,
Снимает и хожденье по водaм
(Пока детишки те из детских парков
Ещё на пальцах говорят между собой).
А мальчик (пусть еще без мысли он, но в маске)
Заводит все, что движется по часовой.
Экран, забрызганный прибоем детства
Показывал любовь, и вот
У драматического моря сердце
Разбилось...
– Кто мою историю убьет???
Вот ряд кремней кривой,
И время награждает хромотой,
И зубья из воды, и серп его тупой,
Оно создатель и оно убийца
Истории…
– А кто бы мог
Оракулом заместо аппарата
Печать бесформенную закрепить
Той тени, что из завтрашнего дня…
– Но Время, может быть, убьет меня?
– Нет, –говорит он, – нет, нельзя убить:
Ничто зеленое никто еще не ранил!
Ну кто такое сердце искромсает
Об эту зелень? Все, что не убито…
– Я видел сам, как время убивает
Меня…
44. НА ПОЛПУТИ В ТОТ ДОМ
1.
На полпути в тот дом, где в знаках зодиака
Меж сумерек алтарь совою затенен,
Она лежит и смотрит в сторону могилы,
Ребро Адамово, раскинувшись как вилы,
Из коих порожден пес адский, Абадон.
Обжора Геркулес, жеватель новостей,
Кусатель мандрагоры завтрашних событий,
Он, затерявшийся в толпе прозрачных фей.
На веках медяки, глаза его закрыты.
Петух – отец и сын небесного яйца –
Он кости всем ветрам вселенной подставляет,
Флюгарка на одной ноге, он, Слово-Бог,
Всю эту ночь времён я под его защитой,
И колыбель моя – где Рак и Козерог.
2.
Смерть – все метафоры в истории одной.
Младенец – искра в мир – встает, как стрелка лука,
(Планета-пеликан бежит своей стезей).
Зачат в аморфности, и от сосков оторван,
Он – в путь спешит, едва с ним распрощалась люлька,
И Абадон-смерть сам рисует флаг пиратов,
И пропасть – эти, к спальне, черные ступени,
И слышит звон Адам. И по костям – лопата.
А в полночь, возмужав, Иаков – лезет к звездам.
Рожденье, жизнь и смерть … «Ни волос не падёт…
(А это – только перья да венец терновый!)
…без воли божией». И голубь – дух святой…
Всё это – как трава стремится сквозь булыжник.
И в бурях вырастет болиголов лесной.
3.
Вначале был ягненок на дрожащих ножках.
Его весну и лето с осенью подряд,
Их отбодал у змея, влезшего на Еву,
Небесный Овен тот, Адам, вождь белых стад.
И я, урвав клочок положенной мне жизни,
Бодаюсь и разбойничаю тут, пока
Мне Рип ван Винкль позволил временно покинуть
То лоно, сморщенный грузовичок гробовщика.
Но черный овен, – прочь прогонит бабку-зиму,
Он, в стаде у себя единственный Живой…
«Настанет час садов, – сказали антиподы, –
И мы на лестнице Иакова звоним о
Всех странных выдумках свинцовой непогоды,
Двукратно прозвучавшею весной!»
4.
Какой просодией звучит простой словарь?
Каких размеров клетка та, что порождает
Всё в мире? И мужской иль женский род
У первоискры той, что жизни зачинает?
Я – эхо фараона? Я – без формы тень?
С вопросом пристающий к шепоту без слов я?