Страница 43 из 162
185. ПОЭТЫ{*}
Что ж! В годы грохота и смрада, еще иссякнуть не успев, журчит, о бледная отрада, наш замирающий напев… И, слабый, ласковый, ненужный, он веет тонкою тоской, как трепет бабочки жемчужной в окне трескучей мастерской. Так беспощаден гул окрестный, людей так грубы города, нам так невесело и тесно, — что мы уходим навсегда… И, горько сжав сухие губы, глядим мы, падшие цари, как черные дымятся трубы средь перьев розовых зари. 26 апреля 1921; Кембридж186. BIOLOGY
Муза меня не винит: в науке о трепетах жизни всё — красота. Искромсав осторожно липовый листик, винт золотой верчу, пока не наметятся ясно в круглом белом просвете святые зеленые соты; или же сердцем живым распятой лягушки любуюсь: сладостно рдеет оно, будто спелая, липкая вишня. Режу, дроблю, вникаю; вижу сокрытые мышцы, ветви несметных жил, и, что вижу, мелками цветными четко черчу на доске. Сверкают стекла; невнятно пахнет эфиром и прелью в комнате длинной и светлой. Радостен тонкий труд, и радостно думать, что дома ждет меня томик стихов и музой набитая трубка. Кембридж187. В. Ш.{*}
Если ветер судьбы, ради шутки, дохнув, забросит меня в тот город желанный и жуткий, где ты вянешь день ото дня, и если на улице яркой, или в гостях, у новых друзей, или там, у дворца, под аркой, средь лунных круглых теней, мы встретимся вновь, — о Боже, как мы будем плакать тогда о том, что мы стали несхожи за эти глухие года; о юности, в юность влюбленной, о великой ее мечте; о том, что дома на Мильонной на вид уж совсем не те. 28 апреля 1921; Кембридж188. ХУДОЖНИК-НИЩИЙ
Нередко на углу, под серою стеной, видал я нищего: безногий и больной, он в красках выражал свой вымысел нехитрый. Газетный лоскуток служил ему палитрой; его дрожащая, багровая рука писала тщательно цветы и облака на плитах каменных. Вот кончил. Робким взглядом прихожего зовет, сутулится, а рядом мечтает о гроше зияющий картуз. И вспомнил я свой дар, ненужных светлых муз, недолговечные созвучья и виденья, — когда на улице, средь гула и движенья бесчувственных колес, не встретил я вчера калеки моего… Да что! Как из ведра бездонного, лил дождь, и каменные плиты блестели холодно, и краски были смыты…189–190. ОБЛАКА
I{*} На солнце зо́лотом сверкает дождь летучий, озера в небесах синеют горячо, и туча белая из-за лиловой тучи встает, как голое плечо. Молчи, остановись… Роняют слезы рая соцветья вешние, склонясь через плетень, и на твоем лице играет их сырая, благоухающая тень. Не двигайся, молчи. Тень эту голубую я поцелуями любовно обогну. Цветы колышутся… я счастлив. Я целую запечатленную весну. <22 мая 1921> II{*} Закатные люблю я облака: над ровными, далекими лугами они висят гроздистыми венками, и даль горит, и молятся луга. Я внемлю им. Душа моя строга, овеяна безвестными веками: с кудрявыми багряными богами я рядом плыл в те вольные века. Я облаком в вечерний чистый час вставал, пылал, туманился и гас, чтоб вспыхнуть вновь с зарею неминучей. Я облетал всё зримое крутом, блаженствовал и, помню, был влеком жемчужной тенью, женственною тучей. 17 мая 1921; Берлин191. ПИР{*}
Так лучезарна жизнь, и радостей так много. От неба звездного чуть слышный веет звон: бесчисленных гостей полны чертоги Бога; в один из них я приглашен. Как нищий, я пришел; но дали мне у двери одежды светлые, и распахнулся мир: со стен расписанных глядят цветы и звери, и звучен многолюдный пир. Сижу я и дивлюсь… По временам, бесшумно дверь открывается в мерцающую тьму. Порою хмурится сосед мой неразумный, а я — я радуюсь всему: и смоквам розовым, и сморщенным орехам, и чаше бражистой, и дани желтых пчел; и часто на меня со светлым, тихим смехом хозяин смотрит через стол. 22 мая 1921 вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться