Страница 54 из 117
128. КУЛАГЕР
Кулагер, крылатый конь, — лира и стрела… Степь его для славы вечной, видно, родила. Устали не знал великий первозданный конь, догонял любых бегущих, не боясь погонь. Песни бедного Ахана, стон его земной Кулагер промчал когда-то стороной степной. Зависть — древнее мученье, зависть всё могла, зависть и тогда умела бить из-за угла. Кулагер летел, как птица, на большой байге, благородный конь не думал о своем враге. Зависть черная, готовя смерти торжество, кол косоприцельный врыла на пути его. Зависть черную сломила вечная любовь. Я переводил поэму, ликовал, скорбел, то с Ильясом, то с Аханом вместе песни пел. И меня промчал над степью Кулагер не раз, целовал я Кулагера в ослезенный глаз. О поэзия святая, и тебе всегда зависть ставила рогатки, била без следа. Джансугурову Ильясу на его пути кол косоприцельный врыла зависть — не пройти. Сколько лет живет во мне сказка о коне! Думаю всегда о чьей-то тягостной вине. Есть у зависти, я знаю, кол и для меня, как Ахан и как Ильяс, не сверну коня. Слышу топот Кулагера, звон его копыт… Тот, кто песней степь восславил, нами не забыт. 1967129. ОБРАЩЕНИЕ К ДРУГУ
Айдильде Тажибаеву
Косились синеглазые быки, ярмо набило вытертые выи. Вдали столбы крутились вихревые, обозы шли и шли… Передовые оглядывали степь из-под руки. Тоска сжимала русские сердца, степь жаркая парит перед глазами. Но в путь — во имя Сына и Отца — царица погнала из-под Рязани. Эльтон и Баскунчак влекли сюда, возили соль, соленую, как слезы. Но перехватывала орда все соляные русские обозы. И двинулись заслоны. Стой! Пора!.. Легли быки, усталые до дрожи. Так начались Быковы Хутора, как начиналось русское Заволжье. Распутали с рогов налыгичи, яремные выдергивали спицы. Быки жуют. А на возах в ночи под звездами далекими не спится. Так оседали русские посты. И шли казахи к Волге, к водопою, так встретились когда-то я и ты — в крови далеких предков — мы с тобою. Да, если только вспомнить, Абдильда, товарищ мой, и спеть про всё, что было, как шли степные долгие года, и сколько бед, и сколько страхов смыло! Давай пойдем вдвоем своей страной, с той битвы, что в сказаниях воспета, с тех лет, что начинали век иной, наш век в разливе ленинского света. Вся наша жизнь уместится как раз меж вехами великих одолений — от первых комсомольских поколений, от первых тропок на Кара-Богаз. Неведомый пришелец — бледный орс, таинственный казах широколицый открылись среди бед и среди гроз, чтоб хлебом, болью, солью поделиться. Единым устремлением дыша, мы шли друг к другу, как народ к народу, от первых тех разведок Балхаша к его медеплавильному восходу! Да только что железо, что там медь, — а сплав сердец! Стеной своей живою панфиловцы преодолели смерть в бессмертном сорок первом под Москвою. Мы слышим позывные по утрам и думаем о них: путем неблизким над Байконуром к звездам и мирам их вечной славы взмыли обелиски. Нам есть о чем сказать себе, о многом и вспомним и споем мы, Абдильда. Давай пройдем по пройденным дорогам, они нас снова выведут туда, где снова открываются просторы, где снова начинаются пути. Нам отдыхать и праздновать не скоро. Как раз пора нам к новому идти. Да, надо с тихой грустью оглядеться на детство и прикинуть наперед: что оставляем юности в наследство, чем вспомнят, если вспомнит нас народ? Мы в дружбе все дела свои вершили и дружбой перед будущим правы. Дай руку в эти дни твои большие, прими привет от Волги и Москвы. 1969