Страница 10 из 11
Во многих местах шоссе срезает углы, и выступы гор висят почти над дорогой. В одном известном мне месте взрослый человек может, если будет вести себя очень тихо, угнездиться между двумя фрагментами скалы. Если с этой позиции он посмотрит на восток, то увидит дорогу более чем на сто ярдов; если посмотрит в сторону Бейрута, то увидит даже дальше – примерно на три сотни ярдов, и более того, с помощью бинокля ночного видения ему удастся наблюдать за дорогой, пересекающей горы. Если у него есть друзья, сидящие по обе стороны вверх по дороге, и маленький передатчик, он может переговариваться с ними. Однако ему не следует поступать так опрометчиво, а вдруг полицейское радио случайно засечет разговор. Приблизительно к 3.30 утра человек в этой позиции пересчитает все звезды, почти свалится со скалы, пытаясь ослабить боль в спине, а в глазах, при взгляде в бинокль ночного видения, у него будет двоиться. Металл передатчика до боли нахолодит ладонь и ухо, и мужчина начнет составлять список друзей, готовых помочь ему подыскать какую-нибудь другую работу, и я не стану его винить. Было 3.32 утра, когда я увидел на горной дороге приближающиеся огни автомобиля. В ночной бинокль я рассмотрел, что он широкий и катится, как американская машина. Я включил свою рацию и заметил движение выше на дороге, когда радист на том конце вызвал Долби.
– Один автомобиль, около тысячи ярдов. Других машин нет. Прием.
Долби заворчал.
Я по-военному высчитывал дистанцию, пока наконец подо мной не проплыл большой серый «понтиак», передние фары шарили по мягким обочинам дороги. Лучи прошли высоко над головой Долби. Я представил его, скорчившегося там, абсолютно неподвижного. В подобных ситуациях Долби отпускает поводья и отдается на волю своего подсознания; ему не требовалось думать – он был прирожденный хулиган. Автомобиль снизил скорость, как и следовало по расчетам Долби, и когда приблизился к нему, мой шеф выпрямился, встал в позу дискобола, прицелился – затем швырнул свой сверток неприятностей. Это была липкая бомба размером с две жестянки супа, сложенные дном ко дну. При ударе ее очень маленький заряд взрывчатого вещества выбрасывает разновидность напалма. Сгоревшие вместе с их содержимым автомобили не вызывают у полицейских такого беспокойства, как взорванные и расстрелянные. Заряд сработал. Долби почти плашмя упал на землю, несколько пылающих кусков ужаса едва не попали в него, но в основном они поразили радиатор и шины. Автомобиль движения не замедлил, и теперь Долби поднялся и бежал позади него. Наискосок – поперек дороги – мы поставили старую машину из Бейрута; человек за рулем нашей цели погиб, должно быть, от первого же взрыва, потому что вообще не сделал попытки обойти старую «симку» сбоку, но просто воткнулся в нее и протащил футов восемь. К этому времени Долби уже поравнялся с ними. Он открыл дверцу, и я услышал пистолетные выстрелы, когда он вслепую залез на заднее сиденье. Мой передатчик щелкнул, когда кто-то подключился к нему и с ужасом в голосе, забыв о соблюдении процедуры, спросил:
– Что вы делаете, что вы делаете?
На долю секунды я подумал, что он спрашивает Долби; затем я это увидел.
Подо мной на дороге находился еще один автомобиль. Может, он все время шел следом с потушенными фарами, а возможно, спустился по дороге из другой долины – из Баальбека или Хомса. Я посмотрел на этот отрезок дороги, где теперь было светло как днем; на фигуры, застывшие, как на фото, в интенсивном свете белого жаркого пламени. Я видел радиста Долби из посольства, который, в ошеломлении повернув ко мне белое лошадиное лицо, стоял, похожий в своем анораке на вожатого отряда скаутов на отдыхе. Под открытой дверцей видны были ноги Долби, и я заметил, что Саймон стоял позади него, а не бежал на другую сторону машины на подмогу. В эту самую секунду мне ужасно захотелось, чтобы этот долг выполнил кто-нибудь другой. Кто-нибудь другой, кого можно будет обвинить, и тут маленький «нэш» развернулся и, ревя мотором, помчался прочь. Но это я позволил ему подойти незамеченным, я вызвался сидеть в дозоре, чтобы не делать того, что делал Долби, – лежал на животе на раскаленном докрасна бензобаке среди людей, не имевших причин испытывать к нему дружеских чувств. Поэтому я сделал то, что должен был сделать. Сделал это быстро и наблюдать не стал. Мне хватило одной липкой бомбы – у него была непрочная крыша.
К тому времени, когда я сполз вниз, Саймон вывел машину Долби на дорогу. Сзади сидел радист, охраняя нашего единственного пленника – приятного биржевого маклера, чью фотографию имели при себе и Толстяк, и я. Человека, которого я видел лежавшим без сознания на игорном столе. Долби ушел посмотреть на «нэша», пока я блевал, стараясь, чтобы этого не заметили. Над дорогой висел тяжелый запах, хуже даже, чем от сгоревшего танка. Этот запах был особенным, запахом зла, и мои легкие были переполнены им. Два выгоревших изнутри автомобиля все еще мерцали и выбрасывали языки пламени, когда что-нибудь стекало на красный светящийся металл. Мы все сняли наши комбинезоны и бросили их в огонь. Саймон должен был убедиться, что они обгорели до неузнаваемости. Помню, я подумал, расплавятся ли «молнии», но промолчал.
Небо начало светлеть на востоке, и тишина стала хрупкой, как бывает, когда ночь сменяется рассветом. Холмы тоже посветлели, и мне показалось, что кое-где я различаю козу. Скоро проснутся деревни на земле, по которой ходил апостол Павел, и днем мужчины будут доить коз там, где ночью мы убивали.
Долби подошел на расстояние слышимости и сказал:
– Это никому не нравится.
Я ответил:
– На первых порах.
– Никогда, если они работают со мной.
Долби сел на заднее сиденье рядом с Вороном, и радист сидел, следя за ними и держа их под прицелом пистолета.
Я услышал, как Долби уверенным ровным тоном произнес: «Мне очень жаль, сэр», а затем достал один из тех крохотных тюбиков с иглой, которые во время войны входили в набор по оказанию первой помощи. Задрав рукав мужчины, Долби всадил в него иглу. Тот даже не попытался ни сказать, ни сделать что-нибудь. Сидел в состоянии шока. Долби спрятал использованный шприц-тюбик в спичечный коробок, и машина поехала – мимо поседевших искореженных останков трех автомобилей; расплавившаяся резина капала и вспыхивала на дороге. У Шторы мы свернули с Бейрутской дороги и направились по долине на север, через Баальбек. Долину охраняли стратегически расположенные языческие и римские руины. За тополями виднелись в неверном утреннем свете шесть гигантских колонн Большого храма, стоявшие, как и каждое утро, с тех пор, когда рядом с ними заплескались на ветру знамена имперского Рима. Я почувствовал, что Долби наклонился вперед над спинкой моего сиденья; он передавал мне очки с розовыми тонированными стеклами.
– Они из «нэша».
Я увидел, что одно стекло треснувшее. Повертел их в руке. Если и есть что-то более жалкое, чем собака погибшего человека, так это его очки. Каждый изгиб и отблеск принадлежали их владельцу и никому другому не будут принадлежать.
Долби сказал:
– УВМР [11] . Оба. Автомобиль посольства США, вероятно, был там, чтобы сделать то, что сделали мы. Поделом любопытным… да. Им следовало сообщить нам о своих действиях. – Он перехватил мой взгляд на Ворона. – О, не волнуйтесь за него, он в отключке.Я вспомнил белый S2F-3 «трекер» ВМФ США в Риме и другой – в Бейруте, который был тем же самым.
7
Я увидел, как Долби откинул назад голову, его длинные волосы вспыхивали в жарком сиянии солнца. Прокричав что-то неразборчивое, он исчез за одной из гигантских гладких коринфских колонн. По сравнению с ним руины Баальбекского храма казались громадными на фоне прозрачного неба пустыни. Я вприпрыжку спустился по разбитым ступеням, и несколько ящериц, сверкнув, исчезли из виду. Этим утром Долби обгорел на солнце, и я чувствовал, как стягивается кожа у меня на носу и на лбу. Горстка песка плеснула мне на ноги, когда ветерок шевельнул пальцем над поверхностью долины. Долби приблизился, и я увидел, что он нашел кусок изразца, который в течение двух тысяч лет благополучно избегал встречи с туристами. В дальнем конце площадки, за маленьким круглым храмом Венеры стояла полукругом, слушая старого араба с белой бородой, группа американских девушек в красных блейзерах. Ясно было, что он повествует о сексуальных оргиях и обрядах, связанных с богом Молохом, хотя ветер уносил его голос. Долби теперь догнал меня.