Страница 16 из 49
Вследствие этого миссия Хэлдэйна потерпела неудачу, что естественно означало обострение германо-английских противоречий. И несмотря на это, и в 1913, и в 1914 году между Германией и Англией продолжались переговоры, разумеется, менее бросающиеся в глаза. При этом речь шла о двойной колониальной сделке. Германия впервые выложила на стол в Лондоне карты своей колониальной программы. Она хотела иметь возможность получить португальские колонии, в основном Анголу и Мозамбик; тогда рассчитывали на банкротство португальского государства, которое вынудит Португалию свои колонии, так сказать, продать. Сверх этого Германия желала, в случае если для того возникнет возможность, также выкупить у Бельгии часть бельгийского Конго и таким образом получить непрерывную цепочку земель от Германской Юго-Западной Африки через Анголу и Конго до Германской Восточной Африки. Тем самым рейх объявил бы себя удовлетворенным, а Англия могла бы получить определенные компенсации из португальских, а возможно также и из бельгийских колониальных владений.
Интересно то, что эти переговоры были отмечены довольно дружелюбной атмосферой и в заключение привели к своего рода предварительному результату — в июне 1914 года, в канун начала войны. Соглашение о будущем колониальном разделе в средней части Африки было тогда в Лондоне уже парафировано, естественно строго секретно. Так что как раз на том поле, на котором прежде возникло германо-английское противостояние — колониальной и мировой политики — явная разрядка казалась возможной.
Тогда шли переговоры между Англией и Германией еще и на другой части этого широкого поля, и притом равным образом многообещающе. Устремления Германии как мировой державы с 1900 года были в двух направлениях: в первую очередь на большие приобретения территорий в Африке, но наряду с этим также на расширение на юго-восток, правда в своей методике еще чрезвычайно неопределенное. При этом из германо-австрийского союза вместе со свежим германо-турецким союзом должна была получиться структура единства — по крайней мере, экономического плана. При этом надеялись полностью или частично принудительно втянуть в эту систему балканские государства. Символизироваться это должно было грандиозным предприятием — железной дорогой между Берлином и Багдадом, знаменитой «Багдадской Трассой». Германский Рейх хотел в определенной мере создать себе между русской и английской сферами интересов собственную зону влияния, причем правда оставалось неясным, как там собственно хотели создать структуру единства и какую форму она должна принять. Потому что Австрия еще ощущала себя великой державой и вела себя соответственно, да и Османская Империя была еще самостоятельной, даже если и слабеющей, державой. Германский Рейх тогда стремился установить очень тесные отношения с Османской Империей, которая вследствие революции «младотурков» 1908 года казалось переживает омоложение. Германская военная миссия в Константинополе должна была обучить турецкую армию по немецким меркам. Одновременно в перспективе был политический союз с турками.
То, что здесь замышлялось расширение влияния Германии, не могло ускользнуть ни от кого — тем более что и Англия в южной части тогдашней турецкой империи, нынешнем Ираке, имела большие интересы. Нефть начала тогда уже играть определенную роль. Так что здесь равным образом речь шла о том, чтобы по возможности дружелюбно разграничить германские и английские сферы интересов. И здесь также не обошлось без успеха.
Это вело к тому, что тогдашний немецкий рейхсканцлер Беттман-Хольвег теперь все-таки снова начал надеяться на нейтралитет Англии в случае войны на континенте. Хотя Англия никогда не давала обещаний, но никогда и не объявляла, что она при всех обстоятельствах будет участвовать в возможной войне. Теперь в области колониальной и политики экспансии Англия и Германия несколько сблизились, во всяком случае настолько, что старые противоречия казались сглаженными. Так ведь начиналось и согласие между Англией и Францией, а позже и между Англией и Россией. Почему же с такой точки не могли развиться улучшенные отношения также между Англией и Германией, несмотря на продолжающееся соперничество флотов? Возможно даже тоже своего рода «Согласие», так что Англия, если дело должно дойти до европейской войны, во всяком случае в начальной стадии должна будет решиться на нейтралитет третейского судьи.
Таковы были умозрительные рассуждения, которые лежали в основе политики Бетманн-Хольвега во время летнего кризиса 1914 года. Но в соответствии с этими расчётами пришлось бы поставить крест на германском военном планировании.
Первая мировая война
О начале Первой мировой войны еще 20 лет назад нельзя было свободно говорить, потому что тогда всё вращалось вокруг так называемого вопроса об ответственности за войну. В двадцатые годы почти вся немецкая историческая наука была занята тем, чтобы попытаться обосновать невиновность Германии в развязывании войны; и еще в начале шестидесятых годов была мужественная работа гамбургского историка Фрица Фишера, постаравшегося поколебать этот тезис. Сегодня благодаря «Контр-версии Фишера» можно об этих вещах говорить несколько свободнее.
Понятие «ответственности за войну» полностью неадекватно для 1914 года. Война тогда была легитимным средством политики; каждая великая держава всегда принимала в расчёт возможность войны, каждый генеральный штаб теоретически постоянно вёл войну против какой-либо вражеской комбинации, и когда возникала благоприятная возможность для войны, то не считалось аморальным или совсем уж преступным использовать её. В отношении роли немцев в развязывании войны интересно нечто совершенно иное. Возможная война 1914 года именно политическим руководством Германского Рейха, в особенности рейхсканцлером Бетманн-Хольвегом, замышлялась и планировалась совершенно иначе, чем Генеральным штабом, и затем выявилось еще также, что планирование Генерального штаба в военном отношении было ошибочным. Имеет смысл оба этих пункта рассмотреть поближе.
Уже в годы после 1911 во всей Европе наступило предвоенное настроение. Считались с военным столкновением, планировали его с обеих сторон уже как весьма возможное, и для всех было важно так замыслить войну, чтобы она началась при возможно благоприятнейших начальных условиях и с возможно более благоприятными перспективами.
Бетманн-Хольвег представлял себе дело таким образом — как вытекает из всего, что известно о ходе его мыслей в предвоенные годы — что война очевидно начнется, и что для Германского Рейха существует три условия, при которых он может её вести и возможно даже сможет выиграть: Австрия тоже должна принимать в ней участие, социал-демократы должны сотрудничать, а Англия должна была оставаться нейтральной.
В свете этих трёх условий положение, которое неожиданно образовалось после убийства австрийского престолонаследника в Сараево, было возможно благоприятным. Война стала бы в первую очередь не немецкой, а австрийской войной, войной Австрии против Сербии. Если в эту войну Россия вступит на стороне Сербии, то во-первых наверняка Австрия будет на стороне Германии — ведь в первую очередь это же была австрийская, не немецкая война, — а во-вторых настолько же наверняка было то, что германские социал-демократы одобрят войну против царистской России. Однако в-третьих, и это было самое лучшее, Англия очевидно не вступит в такую чисто восточную войну, во всяком случае не сразу же — что было совершенно правильным предположением. Англия всегда в своей истории держалась в стороне от чисто восточноевропейских осложнений. И в этом случае её интересы не были особенно затронуты; определенное смещение веса между Австрией и Россией в пользу Австрии было бы для Англии в целом приемлемо, возможно даже желательно.
Но это всё предполагало, что война и в военном отношении останется тем, чем она собственно должна была быть в соответствии с политико-дипломатической историей её возникновения: восточно-европейской войной между Германией и Австрией с одной стороны, Россией и Сербией с другой. Ход войны, по крайней мере в начальной фазе, должен был бы выглядеть так: спровоцированная убийством в Сараево Австрия нападает на Сербию; Россия приходит на помощь опекаемой ею Сербии тем, что нападает на Австрию; Германия приходит на помощь своему союзнику Австрии тем, что нападает на Россию. Правда, в таком случае она должна считаться с тем, что на Западе Франция придёт на помощь своему союзнику России тем, что она нападёт на Германию. Но тогда на Западе Германия станет объектом нападения, и если она там будет вести себя чисто оборонительно, то она не должна будет непременно считаться с возможностью нападения Англии.