Тайная песня

Роланд старался унять бешено колотившееся сердце.

— Что ты имеешь в виду?

— Твое ненасытное тело не желало смириться с тем, что ты опасно болен, мой красавчик. — Она засмеялась снова и посмотрела на него так, словно собиралась толкнуть его на кровать и раздеть догола.

— В самом деле?

— О да. В ту ночь твоя маленькая женушка так извелась из-за тебя, что я забеспокоилась о ней и пошла к вам. Я остановилась около двери и услышала стоны и вздохи, а потом она закричала.

Тогда я открыла дверь, думая, что ты умираешь, и что же я увидела? Ты лежал на ней, засунув в нее свое копье, а затем застонал и взял ее. Ну и заставил ты ее попрыгать! — Ромила ласково улыбнулась Роланду. — Мне нравятся такие вкусненькие мальчики, как ты.

— Спасибо, Ромила, — с облегчением поблагодарил Роланд. Он обнял старуху и высоко поднял, хотя она весила не меньше его самого. Затем, опустив на землю, громко чмокнул в щеку. — Спасибо, — повторил он.

Спускаясь по ступеням, он думал: «Ради всех святых, я ничего не помню. Может быть, когда-нибудь память ко мне вернется».

Впрочем, слова Ромилы не имели большого значения. Поразительно было другое — ему безумно хотелось провести ночь с Дарией здесь, в этой постели. Она будет лежать на нем, и он возьмет ее, как в первый раз.

В полночь разбушевалась гроза, и шкура, прикрывавшая окно, громко хлопала на ветру. На узкой кровати лежал, раскинувшись, Роланд и смотрел на свою жену, обнаженную, с распущенными волосами, горящими от страсти глазами. Она выгнулась, вбирая его в себя так глубоко, что он чуть не умер от наслаждения.

Когда она достигла сияющих вершин своей страсти, он сказал:

— Я люблю тебя, Дария, и буду любить всегда. Она закричала от восторга, и он усмехнулся при мысли, что Ромила может стоять за дверью и прислушиваться, старая ведьма. Но скоро он забыл обо всем на свете, утонув в волнах чувственности, ибо в этот миг для него не было ничего важнее Дарии.

Эпилог

Весть о схватке не на жизнь, а на смерть, в которой жарким сентябрьским деньком сошлись во дворе Корнуоллского замка два знатных пэра, достигла ушей короля только в октябре. К неудовольствию Эдуарда, этот рассказ был мало приукрашен его зятем, Денвольдом де Фортенбери; бедняга со скорбной миной признался, что ему не довелось лично присутствовать на этом поединке.

Оба графа были давно мертвы, и никто особенно не интересовался тем, кто их убил и как. Но король опрометчиво захотел услышать подробности. Он знал, что в сражении участвовали Роланд и Грелем де Мортон. Король ценил преданность всех вассалов друг другу, но разве они не должны доверять ему, своему монарху, хромые козлы?

Он подумал, не расправиться ли ему с Денвольдом, ибо подозревал, что зять скрыл от него самое главное, но, взглянув на свою дочь Филиппу, остыл и приказал принести вина.

После второго кубка король, однако, подобрел, поскольку теперь в его владениях находилось два очень богатых поместья. К радости Эдуарда, ни у одного из графов не осталось наследников, кроме кузена Дэймона Лемарка — полного ничтожества, который не был достоин ни земли, ни титула. Король предупредил его через одного из своих рыцарей, что в ту минуту, как он возомнит себя приграничным бароном, он, Эдуард, проследит за тем, чтобы в его эль подсыпали яду. Потом король вздумал наградить своего зятя Реймерстоунским поместьем, но решил, что тот еще не выказал достаточной верности своему королю.

Через год королю захотелось услышать о том, что произошло, из первых уст, и он послал гонца в Чантри-Холл, настаивая на том, чтобы Роланд де Турне с женой посетили Лондон и представили ему полный отчет.

Роланд послал ответ с гонцом короля.

"Сир,

Умоляю о снисхождении и прощении, но мы с Дарией не сможем приехать в Лондон, чтобы насладиться вашим обществом, в течение еще нескольких месяцев, поскольку она ждет ребенка. Мы просим принять нас в конце лета».

Король неопределенно хмыкнул, когда Роберт Барнелл прочитал короткое послание, и в недоумении воззрился на секретаря.

— Мне казалось, что Дария уже была беременна, Робби. Разве она еще не родила? Помнится, Роланд женился на ней, потому что она носила ребенка.

— Она скинула младенчика, сир, в конце прошлого лета, как я слышал.

Удивительно, откуда Барнелл знает такие незначительные подробности, как выкидыш у жены корнуоллского барона? Король из гордости промолчал.

— Я так и думал, — сказал он. — Надо сказать королеве, что Дария ждет другого ребенка. Она будет рада.

— Знаю, сир.

Король удовлетворенно улыбнулся.

— Тот ребенок, которого Дария скинула, был ребенком графа Клэра, не так ли? Он изнасиловал ее, и Роланд, несмотря на это, женился на ней.

— Сир, ваша память поразительна.

— Ты смеешься надо мной?

— Я, сир? Как я смею? Король потер руки и поднялся.

— Ну что ж, хорошо. Я получил земли, в которых остро нуждался, и монеты для моей казны. Мои вассалы как будто уже распределили их между собой. Ты выглядишь усталым, Робби. Почему бы тебе не отдохнуть?

Роберту Барнеллу пришлось по душе это предложение, и он согласно кивнул.

Король повернулся было, чтобы выйти из комнаты, но, словно спохватившись, ударил себя по лбу:

— Чуть не забыл! Принеси-ка письменные принадлежности, Робби. Прибыла делегация каких-то шотландских идиотов, которые просят нашей королевской аудиенции.

Барнелл вздохнул, потом улыбнулся.

— Да, сир. Одну минуту, сир.

Роланд и Дария застыли у северной стены Чантри-Холла, глядя на холмы, усеянные белыми пятнами сотен пасущихся там овец. Стояло начало января, но воздух был скорее бодрящим, чем морозным, а небо — голубым и чистым.

— Эта картина согревает сердце. — Роланд махнул рукой в сторону овец.

— И придает воздуху особый запах, — улыбнулась его жена, плотнее запахиваясь в теплый плащ.

Роланд притянул ее к себе, поцеловал в висок, затем указал на восток, куда ускакал посланник короля, Флорин, который провел ночь в замке и осушил не один кубок вина.

— Интересно, что скажет Эдуард, когда получит мое послание.

Дария рассмеялась.

— Только бы Флорин привез его в целости и сохранности. Муженек, твой ответ королю написан в дерзком стиле Денвольда.

— Ха! Денвольду здорово досталось от короля за то, что он не рассказал ему всей правды о наших графах, плел всякую чушь и вообще сделал из себя шута почище Круки.

— Так сказала Филиппа, а не Денвольд.

— Насколько я припоминаю, он отстегал ее за это по заднице. Ты думаешь, король написал также и Грелему с Кассией?

— Мы узнаем, когда они приедут сюда в следующий раз.

— Как ты себя чувствуешь, милая? Наш ребенок не слишком досаждает тебе? — Он притянул ее к себе и легонько погладил по округлившемуся животу.

— Все хорошо. Мы оба проголодались. Роланд с сожалением посмотрел на нее.

— Если бы ты еще несколько месяцев назад сказала мне, что голодна, я бы перекинул тебя через плечо и отнес на наше западное пастбище, где любил бы среди роз и колокольчиков. Но теперь я должен воздерживаться и играть роль страстотерпца. Это трудно, Дария, потому что я молод, горяч и полон…

Она надрала ему уши и дернула за нос, а потом принялась целовать.

— Здесь нет роз, Роланд, но в лесу полно еловых шишек. Что ты на это скажешь? Или по-прежнему будешь ныть и жаловаться?

— А я-то думал, что один страдаю от постоянного желания, — обронил он, поднимая ее над деревянными мостками. — Нет, Дария, ты будешь лежать не в лесу, а в мягкой постели, красиво раскинувшись, а я буду любоваться тобой и плакать от избытка чувств.

— Ты становишься поэтом, Роланд. Пожалуй, я попрошу Элис приготовить ее чудесное вино для обуздания твоей похоти.

Он посмотрел на нее с такой любовью, что Дария оставила все попытки шутить над ним и сжала его в объятиях.