Страница 33 из 60
— Чего боишься, женщина? — произнес Иван вроде шепотом, а так громогласно прозвучало сие интимное, что сообщество вжалось в спинки кресел.
— Смерти, — призналась Карловна.
— Так нет смерти, — ответил человек-ксилофон.
— Неделю назад маму похоронила…
— Так это она для тебя умерла.
— Как это?
— А так, что мы смерть чужую видим, а своей не имеем. Нам чужая смерть примером — иллюзией, чтоб не ужаснулись вечного проживания.
— Не понимаю, — призналась Карловна. Но она чувствовала что-то большое в словах артиста. Нащупала в полумраке руки, на которых стоял ксилофон, и принялась зацеловывать их. — Спасибо, батюшка… Легче стало…
Иван вновь поцеловал губернаторшу в лоб и попросил:
— Идите, женщина, к мужу. Он умрет раньше вас, но тем самым докажет вашу вечную жизнь…
Карловна поползла восвояси.
По залу вновь пронесся ветер, на сей раз теплый, и массовое оцепенение отпустило народ. Все зашушукались о грандиозности момента, о вечной жизни и о произошедшем с Карловной. Ее партизанскую вылазку никто не осуждал, но разговоры сводились к тому, что истина хоть и усвоена, но голословна. Всем хотелось привычного — разъяснения смысла службы.
— Объяснений просим!!! — закричал кто-то.
— Просим! — поддержали из зала.
Иван вздохнул:
— Разве Всевышний давал комментарии к истинам?
— А ты что — Всевышний? — хохотнул кто-то.
— Нет, — ответил Иван. — Нет… Поэтому я завтра дам комментарии. Сегодняшние билеты действительны на завтра.
А потом ксилофон поднялся в воздух на двадцать сантиметров от пола. Иван Диогенович размял пальцы рук, потер ладонью о ладонь, стряхивая театральную пыль, а потом приземлился.
— Оху…ть! — не выдержал пораженный губернатор, обнимающий все еще всхлипывающую Карловну.
Зал зааплодировал. Шквал аплодисментов. Казалось, что полуторатонная люстра вот-вот рухнет.
На сцену выбежал Шарманский. Замешкался, прибирая разметавшиеся волосы, как-то ножкой шаркнул в сторону человека-ксилофона, а потом почти пропел:
— Ива-а-а-аннн Диоге-е-е-енови-и-ич Ласки-и-и-ин!
И опять грохот аплодисментов.
Жагину показалось, что у него растет голова. Что она увеличилась в объемах…
Здесь на сцену выбежали старушки и старички с корзинами цветов.
Подвела все-таки Мякинина, расстроился Жагин, но вслед подставным произошло удивительное. Никто из зала не ушел, пока не поднялся на сцену и не положил перед человеком-ксилофоном какую-нибудь денежку. Кто-то клал копеечку, а кто мог — купюру. И все произносили какое-то странное:
— Спасибо, батюшка.
Карловна кольцо оставила сверкать на полу, а губернатор, склонившись к уху Ивана, просил личной аудиенции. Он не дождался ответа, так как его грубо подтолкнули.
Самая лучшая реклама — когда из уст в уста.
Наутро весь Ковров говорил о произошедшем в филармонии. Кто был свидетелем, работать в этот четверг не мог, в ажитации ожидая вечернего продолжения. Пресса, как всегда, была скептично настроена и обсуждала человека-ксилофона как фокусника и гипнотизера. Но отдавала должное таланту мага. И конечно, всех потрясла Карловна. Ее обсуждали более, чем все остальное.
— Попала под гипноз губернаторша! — версия.
— Бездетна, просила помощи!
— Знает про любовницу, молила, чтобы маг избавил от напасти!
— И про смерть зачем-то…
В местную музыкальную школу, где имелся один старенький дешевый ксилофон, выстроилась громадная очередь, дабы ознакомиться с диковинным инструментом. Соответственно, народ нервный, случились драки, но никто никого не убил, что уже было плюсом. Начальник городской полиции Крутоверхов дал приказ отозвать с выходных весь личный состав и усилить в городе безопасность, и без того беспрецедентную по случаю собрания всего высшего руководства области и города.
К середине дня к счастливым обладателям билетов стали поступать предложения с просьбой уступить их за кругленькую сумму. Те, что были зрителями, держались крепко, предпочитая сегодня зрелища, но не хлеб. К пяти часам цена за вход выросла до пятисот долларов США, что для Коврова было немыслимой суммой.
Мгновенно сформировавшийся отряд фанатов рыскал по городу, пытаясь обнаружить место, где упрятали человека-ксилофона.
Несколько персон по роду службы и занятий знали, где находится московский артист, но служебным положением не пользовались, просто им было приятно, что именно они — знали.
Лишь один человек решился воспользоваться служебной информацией. Помощник начальника железнодорожной станции города Коврова Вертигин решился просить о личной встрече. Милейший человек в почтенном возрасте, вдовец, потерявший жену сорок лет назад, при рождении дочери, постучался в дверь вагона знаменитости именно по причине желания внучки встретиться с человеком-ксилофоном, так как она посетила накануне представление в филармонии и теперь существует беспокойно.
— Лихорадит ее!.. — чуть не плакал старик.
Вагон ему открыл личный охранник Жагина рыжий Митя и хотел было в грубой форме отказать в просьбе, но лицо помощника начальника станции, проштопанное тысячью мелких морщин, с обвисшими усами, померзшими на концах, бесцветными от старости глазами, да и коротенький рассказ, приведенный после, тронули охранника, и он велел подождать просителя у ступеней вагона.
— Там старик просит о встрече! — доложил он Жагину.
— Ему-то зачем?
— За внучку просит. Ей нужно… Стоящий старик. На деда моего похож. Верно, ветеран… — и коротенький рассказ.
Андрей Васильевич направился к человеку-ксилофону, так как имелась деловая надобность. Он попросил Верочку сварить кофе и улыбнулся ей за чай на травах, заваренный накануне.
— Мне казалось, что мы партнеры, — объявил импресарио, войдя. — И в нашем контракте достаточно четко сформулирован параграф, в котором говорится, что стороны договариваются о всех нововведениях коллегиально.
— А что случилось? — не понял Иван. Ксилофон стоял на боку, и его голова находилась на уровне лица Жагина.
— Вы самовольно объявили, что второй концерт пройдет за те же деньги. Мне кажется, это неуважение к партнерству, не говоря уж о личных отношениях. Я лично заплатил за аренду помещения и понесу ощутимые убытки. К тому же заявлено, что это музыкальный концерт, а не мероприятие религиозного культа с использованием гипноза.
Мне бы не хотелось иметь дело с ФСБ, да и общение с губернатором, чья жена унизилась прилюдно, также грозит неприятностями.
— Неприятностей не будет!
— Откуда вам это известно? — Жагин раздражался. У него опять начинала болеть голова.
— Мне же известно, что у вас в последнее время часто болит голова. Невыносимо, правда?
— Можете помочь?
— Нет, — ответил Иван честно. — Я не врач… И это не религиозное мероприятие. Я вообще не уверен в существовании Бога. Что касается убытков, то прошу искренне меня простить. Я не подумал о деньгах. Но пожертвований было достаточно. Можете все взять себе.
— Я с паперти не собираю, — огрызнулся импресарио, но ему тотчас стало стыдно. — Черт с ними, с деньгами… В общем, делайте что хотите. Признаться честно, вы первый мой артист, который первым выступлением сделал себя знаменитым!
— Я не артист…
— Будьте кем хотите.
Иван Диогенович улыбнулся. С некоей печалью произнес:
— Вы большой человек!
— Да что вы! — засмущался Жагин. — Какой я большой… Всю жизнь профукал!
— Вы растете на глазах.
Импресарио, потупив взгляд, махнул рукой.
— Да, чуть не забыл! — Жагин обернулся на выходе. — Там вас старик спрашивает. Помощник начальника станции. Он в Коврове шестьдесят лет на железной дороге.
— Что ему нужно?
— Ему — ничего. Внучка его вас хочет видеть… Там вроде у старика жена умерла при родах. Он остался с дочерью, да и она умерла, тоже при родах. Вот он с внучкой и коротает век. Она и хочет с вами встретиться. Говорят, она после вашего концерта занемогла…
— Скажите старику, чтобы приводил!