Страница 21 из 60
Она кивнула.
Ела много, но не разбирая вкуса. Еще под горячими струями душа она подумала о различных путях поиска миссии. Она поняла, что миссия может ошибаться в выборе ее носителя и проявляться в таких странных тупиковых формах, как дятел. То, что с нею совокуплялся несчастный Викентий-птица, как-то притупило эмоциональную боль от произошедшего. Сам Яков Михайлович не мастерил с нею чего-то особенного, все обычно… Ей вдруг вспомнились феминистские постулаты, что мужчины используют женщин, как три буквы «о», что им более ничего не нужно. Вот ее в эти три отверстия и «мучил» Яков Михайлович. Все как договаривались. Ничего вне рамок естественного, чего она не проходила ранее. Допивая апельсиновый сок, Настя вдруг вспомнила всем телом тот неземной экстаз, испытанный ею ночью, и от одного лишь воспоминания испытала кульминацию, чуть было не закричав в голос. Яков Михайлович, созерцая окончание женской страсти, лишь покачал головой и снова подтвердил:
— Мужчинам так богато не дано!
Запив оргазм чаем, она поинтересовалась:
— Химию использовали?
— Ни в коем случае.
— Почему я себя не помню?
— Ах, милочка, у всех свои секреты! — улыбнулся Яков Михайлович и долго раскуривал толстую сигару. Выдохнул в Настину сторону: — Тем более что вы все помните. Ваше тело, по крайней мере, все помнит. А пленочка подсказала деталечки.
Ее опять затрясло, она еле сдержала судороги.
— Боже… — чуть не разрыдалась.
— Вот видите.
Она оглядела квартиру, выглядящую как после съемок самого разнузданного порно. По полу валялись всякие приспособления — китайские шарики, разорванные упаковки и уже использованные condoms, секс-игрушки, а из паркета с помощью присосок как будто росли искусственные фаллосы огромных размеров, почему-то все черного цвета.
— И мы всем этим пользовались? — поинтересовалась.
— Вы — да. Меня на столько не хватит.
И здесь она поняла. Ее словно озарило. Перед глазами промчалась сцена прихода в квартиру Якова Михайловича. Его галантность, а потом патефонная комната и песня «Валенки», прокрученная задом наперед. Эта нездешняя гармония и горящие глаза хозяина квартиры. Увлеченный коллекционер!.. Вот в чем секрет! Вот где химия сокрыта. Ей удалось не выдать своего озарения. Скрывая его тщательно, она отщипнула от холодной бараньей ноги и понюхала кусочек мяса.
— Викентий готовил? — поинтересовалась.
Из облака сигарного дыма проявилось довольное лицо Якова Михайловича:
— Всё своими силами!
— А копыто у черта одолжили?
— Бутафория… Завернуть вам с собой кусочек? Ксилофон покормите.
— Почему нет.
Психиатр вылез из кресла и, пуская струи вонючего дыма, направился в кухню за одноразовой коробочкой для мяса.
Настя тотчас выпорхнула в «патефонную» комнату, подцепив ногтем, сняла с проигрывающего устройства пластинку и ловким движением устроила ее у себя на животе под широкой резинкой шерстяной юбки. Вместо «Валенок» поставила на проигрыватель что попалось. Вернулась за стол до прихода Якова Михайловича, на мысочках, и ощутила, что жизнь возвращается на круги своя. Вернула воспоминания ночи — тело не отреагировало. Даже провела пальцами между ног. Обычные реакции. Уверилась, что догадка оказалась верной.
Здесь подоспел хозяин квартиры и, напевая что-то антикварное, срезал кусочки бараньей ноги, аккуратно складывая их в прозрачную тару. Неожиданно он повернулся к Насте, зыркнул по ее глазам:
— Повторим как-нибудь?
— Никогда.
— Вам же понравилось!
— Я умею отказываться от того, что мне нравится. Наша договоренность в силе?
— Вы имеете в виду Ивана Диогеновича?
— Какие у нас с вами могут еще быть договоренности?
— Разные, — не потерялся психиатр. — Я, например, могу поделиться ночным фильмом с Интернетом! Ой, да множество вариантов имеется!
— Я не сомневалась, что вы подлец! — она улыбнулась и попросила, чтобы он не жалел мяса, накладывал больше. — И зелени сверху!
Он был удивлен ее бесстрашием и наглостью. Неожиданно приблизился и цепко ухватил Настю за грудь. Она спокойно смотрела в его глаза, а тело ее было холодно.
— Была договоренность — один раз! — напомнила. — Руку уберите!
Яков Михайлович одернул руку и, словно догадавшись о чем-то, бросился в патефонную комнату, а оттуда заорал, будто предсмертным криком:
— Где-е-е-е!!! Я спрашиваю: где-е-е-е-е?!!
Она увидела, как он развернулся, бешеным быком бросился на нее, тряся красным инсультным лицом. Она выставила вперед руку с разделочным ножом и предупредила ровным голосом:
— Убью. Сейчас точно. А потом Викентию шею сверну!
Чтобы не нарваться на острие, Яков Михайлович затормозил о паркет тапками, заскользил, замотал руками в воздухе и боком повалился в кресло, стараясь не выронить дымящую сигару.
— Ай! — причитал он, переворачиваясь в кресле. — Ай, что вы сделали!!! — Лицо его все более наливалось кровью, и Настя испугалась, что оно лопнет, как гнилой помидор. — Это все, что у меня есть! Пластинка!.. — Схватился за сердце. Сигара, приклеившись, свисала с нижней губы и дымила. — Отдайте! Умоляю!!!
— Первое! — приказала Настя. — Заткните свою сигару — в горле першит!
— Конечно, сейчас!.. — Яков Михайлович ухватился за толстый окурок, обжегся, ойкнул, вскочил и задавил сигару в большой бронзовой пепельнице, выполненной в виде унитаза. Помахал рукой, разгоняя дым. — Так лучше?
— Второе — сотрите запись немедленно! И никаких там копий для личного пользования!
— Минуту… — Он был проворен, как халдей на дорогом банкете. Несколько минут — и прибежал с флешкой, протягивая ее Насте. — Чиста, как Божья Матерь!.. Отдайте пластинку! — заканючил.
— И самое главное! Вы исполните тотчас нашу договоренность и выпишите из больницы Ивана Диогеновича!
— Несомненно! Дайте пластинку!
— В выписном листе должно стоять «абсолютно здоров»!
— Что ж нам напраслину наводить. Он же здоров без сомнений, мы как есть и напишем — здоров!
— Вызовите перевозку и доставьте ксилофон по домашнему адресу! — продолжала отдавать распоряжения Настя. — И не дай бог какие-либо провокации!
— Ну зачем так с порядочными людьми!
— Звоните, джентльмен!
— Сейчас?
— Именно.
— А пластиночка? «Валеночки»?
— Звоните!
Яков Михайлович наклонился в поисках телефона, а вернулся в исходное положение с маленьким дамским пистолетом в руке. Прицелился Насте в голову:
— Где пластинка, сука?! Пристрелю, тварь!
Настя ткнула пальцем в свой живот, придавив им самую середину винила.
— Здесь! Слегка нажму — и ваш раритет рассыплется на осколки. Я знаю, сколь хрупки старые пластинки! Бросьте пистолет!
Яков Михайлович походил на заключенного, которого пытали месяц. С красными от недосыпа глазами, с вывалившимся из перекосившегося халата животиком, под которым качалось, словно маятник у старых часов-ходиков, он глядел на пистолет и лепетал, что оружие ненастоящее, антикварная побрякушка, что он и выстрелить в человека не смог бы, а пластинка для него — всё! Больше, чем всё!
— Я сейчас же звоню в больницу! — заверил он и отбросил оружие на диван. Нажал на кнопочки мобильного аппарата и распорядился, чтобы Ивана Диогеновича готовили к выписке. — И перевозку для господина Ласкина лучшую приготовьте! Это вам не барабан какой-нибудь! Это ксилофон!
Настя даже заулыбалась, глядя на усердие Якова Михайловича.
— Еще раз? — предложила.
Психиатр вскинул на нее глаза:
— Мне бы пластинку!
— Шучу!
— Не успеете вы добраться до дома, а там уже Иван Диогенович вас поджидает! Давайте выполнять договоренности!
— Вы же не выполнили своих!
— Как же…
— С птицей договоренности не было, — отрезала Настя. — И спецсредства опять-таки! Вызовите машину! Дятел же меня не повезет?
— Нет, — согласился Яков Михайлович. — Не повезет. Викентий спит!
— Вызывайте!
Хозяин квартиры спешно продиктовал улицу и номер дома в диспетчерскую такси и умоляюще заглядывал в Настины глаза: