Страница 28 из 41
VIII 43. Вдали же темнеет дремучей громадой Зеленое царство тенистых дубов; Дыханье лесное там веет прохладой И запахом ягод, листа и грибов. 44. Там тихое небо над чащей глухою С приветливой лаской безбрежно легло; В извилистой речке, поросшей ольхою, Нежгучее солнце играет светло. 45. Там, чудится, воздух дрожит перезвоном… Не Русь ли встречает своих беглецов, Вернувшихся к матери с низким поклоном, С приветом сыновним уделу отцов? 46. О, Русь! Я – твой сын! Я, деля средь скитаний С тобою все думы, все чувства души, С тобой неразделен в чреде испытаний, И ты мне уход мой, как грех, разреши. 47. Меня пред тобою враги очернили, Со злобы твоим называя врагом: Меж тем твое имя и честь не они ли В грязи затоптали, поправ сапогом!.. 48. Ты сбросишь их иго!.. Нас кликнешь, родная!.. Как радостно сердце забилось… Но вдруг Всё тело обрызнула дрожь ледяная, И выстудил душу смертельный испуг. IX 49. Сбылось по предчувствиям… С вьющейся тропки Сошел, на мгновенье забывшись, я вбок, И вмиг погрузились ступни мои в топкий, Ласкательно-мягкий, но страшный песок. 50. Я вырваться пробую… Тщетны усилья… Лишь глубже я вязну… – «Старик, помоги…» – Он тянет мне руку. А коршуна крылья Свистят надо мною, смыкая круги. 51. И молится старец. Но разве теперь я О чуде молиться могу… С языка Срываются горько слова маловерья… И вот опустилась монаха рука. 52. Одежды его просияли, блистая… «Терпи», – сорвалось с разомкнувшихся губ… И спутник мой бдительный, призрачно тая, Исчез, словно облака светлого клуб. 53. А я погрузился уже по колена, И знаю, под шорох скользящих песчин, Что в медленной муке ужасного плена На смерть обречен я средь жадных пучин. 54. «Я гибну! На помощь! – кричу я. – Спасите!..» Таится трясина, мой крик хороня… А небо сияет, и солнце – в зените, Жестокое солнце последнего дня. X 55. Всё кончено… Тщетно, обманутый сказкой, Что эта тропинка – на Родину путь, Я шел всё вперед над трясиною вязкой, Устав, но не смея на миг отдохнуть. 56. Увы! Обессилен борьбою бесплодной, Утратил я веру – опору сердец, Померк дальний светоч звезды путеводной… И горек загубленной жизни конец. 57. Я – пленник пучины. Я с каждой минутой Всё глубже и глубже внедряюсь в песок, Расчетливо медлящий пыткою лютой… А коршун парит, неуклонный, как Рок. 58. И, отклик былой пробудив средь затишья, Казнит меня память сравненьем простым: Когда-то, склонясь к мышеловке, на мышь я Бесцельно смотрел с любопытством пустым. 59. Металась она; словно бисера стекла, Округлые глазки таили испуг, И дымчато-серая шубка намокла От пота в усильях бесплодных потуг… 60. Когда это было?.. Давно?.. Иль недавно?.. Как будто вчера… А сегодня, как зверь, Пленен я, и хищник, кружащийся плавно, Пытливо за мной наблюдает теперь… XI 61. А солнце бесстрастно над ширью безбрежной; Небесный простор отчужденно высок… И глубже, все глубже меня неизбежно В бездонную топь увлекает песок. 62. Не дремлет пучина. Засыпан по грудь я… Песок шелестит, раскрываясь внизу, И в мерном кольце тишины и безлюдья Я руки ломаю… я пальцы грызу… 63. Я гибну вне Родины, скорбной и нищей, Без радостной встречи со всем, что любил, Без ласковых слез на родном пепелище, Без тихой молитвы у отчих могил. 64. Песок, разверзаясь, шуршит под ногами, – И в шорохе слышу я смертную весть… Снижается коршун и, рея кругами, Вблизи от меня изловчается сесть. 65. Но, вспугнут моим угрожающим криком, Трусливо взлетает сосед роковой И, с алчностью явной, в волнении диком Летает над самой моей головой. 66. Я бьюсь… И от пота всё тело облипло Одеждой намокшей… Бессвязно мольбу Твержу всё о том же я глухо и хрипло И рыхлый песок исступленно скребу. XII 67. Взрывают песок торопливые руки… И чудится мне, – я пишу на песке Для Родины быль подневольной разлуки И тягостных лет от нее вдалеке. 68. Пишу я о том, что в изгнаньи заклятом Я жил лишь судьбою праотчей земли, Что трепетно грезил к ней жданным возвратом, Когда собирались в отлет журавли; 69. Что часто, бессонный, с пылающим взором, Тоской непосильной горел по ночам, Томился ее нищетой и позором, С проклятьем ее и своим палачам; 70. Что, много соблазнов изжив на чужбине, Ей верность ковал в своем сердце, как сталь, В душе затаив, как в последней святыне, Всех русских заветов родную скрижаль; 71. Что в церкви нередко, в минуты смущенья, Близ Ликов, знакомых с младенческих дней, Просил я у Родины жарко прощенья За то, что в невзгоду расстался я с ней, 72. За то, что, глумленья терпеть не желая, При всплеске стихийном кощунственных сил Я цену отрыва от отчего края За благо свободы своей заплатил.