Страница 31 из 37
IV. Мудрость*
«Я спрашивал мудрецов вселенной…»*
Я спрашивал мудрецов вселенной: «Зачем солнце греет? зачем ветер дует? зачем люди родятся?» Отвечали мудрецы вселенной: — Солнце греет затем, чтоб созревал хлеб для пищи и чтобы люди от заразы мерли. Ветер дует затем, чтоб приводить корабли к пристани дальней и чтоб песком засыпать караваны. Люди родятся затем, чтоб расстаться с милою жизнью и чтоб от них родились другие для смерти. «Почему ж боги так все создали?» — Потому же, почему в тебя вложили желанье задавать праздные вопросы.«Что ж делать…»*
Что ж делать, что багрянец вечерних облаков на зеленоватом небе, когда слева уж виден месяц и космато-огромная звезда, предвестница ночи, — быстро бледнеет, тает совсем на глазах? Что путь по широкой дороге между деревьев мимо мельниц, бывших когда-то моими, но променянных на запястья тебе, где мы едем с тобой, кончается там за поворотом хотя б и приветливым домом совсем сейчас? Что мои стихи, дорогие мне, так же, как Каллимаху и всякому другому великому, куда я влагаю любовь и всю нежность, и легкие от богов мысли, отрада утр моих, когда небо ясно и в окна пахнет жасмином, завтра забудутся, как и все? Что перестану я видеть твое лицо, слышать твой голос? что выпьется вино, улетучатся ароматы и сами дорогие ткани истлеют через столетья? Разве меньше я стану любить эти милые хрупкие вещи за их тленность?«Как люблю я, вечные боги…»*
Как люблю я, вечные боги, прекрасный мир! Как люблю я солнце, тростники и блеск зеленоватого моря сквозь тонкие ветви акаций! Как люблю я книги (моих друзей), тишину одинокого жилища и вид из окна на дальние дынные огороды! Как люблю пестроту толпы на площади, крики, пенье и солнце, веселый смех мальчиков, играющих в мяч! Возвращенье домой после веселых прогулок, поздно вечером, при первых звездах, мимо уже освещенных гостиниц с уже далеким другом! Как люблю я, вечные боги, светлую печаль, любовь до завтра, смерть без сожаленья о жизни, где все мило, которую люблю я, клянусь Дионисом, всею силою сердца и милой плоти!«Сладко умереть…»*
Сладко умереть на поле битвы при свисте стрел и копий, когда звучит труба и солнце светит, в полдень, умирая для славы отчизны и слыша вокруг: «Прощай, герой!» Сладко умереть маститым старцем в том же доме, на той же кровати, где родились и умерли деды, окруженным детьми, ставшими уже мужами, и слыша вокруг: «Прощай, отец!» Но еще слаще, еще мудрее, истративши все именье, продавши последнюю мельницу для той, которую завтра забыл бы, вернувшись после веселой прогулки в уже проданный дом, поужинать и, прочитав рассказ Апулея в сто первый раз, в теплой душистой ванне, не слыша никаких прощании, открыть себе жилы; и чтоб в длинное окно у потолка пахло левкоями, светила заря и вдалеке были слышны флейты.«Солнце, солнце…»*
Солнце, солнце, божественный Ра-Гелиос, тобою веселятся сердца царей и героев, тебе ржут священные кони, тебе поют гимны в Гелиополе; когда ты светишь, ящерицы выползают на камни и мальчики идут со смехом купаться к Нилу. Солнце, солнце, я — бледный писец, библиотечный затворник, но я люблю тебя, солнце, не меньше, чем загорелый моряк, пахнущий рыбой и соленой водою, и не меньше, чем его привычное сердце ликует при царственном твоем восходе из океана, мое трепещет, когда твой пыльный, но пламенный луч скользнет сквозь узкое окно у потолка на исписанный лист и мою тонкую желтоватую руку, выводящую киноварью первую букву гимна тебе, о Ра-Гелиос, солнце! вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться