Страница 26 из 44
«Я сложил у Кипридиных ног…»
Я сложил у Кипридиных ног Аполлоном врученную лиру. Много песен он спеть мне помог Равнодушно внимавшему миру. Ныне скорбна душа и пуста, В ней умолкли слова Музагета, И напрасно взывают уста Позабытого богом поэта. Аполлон! Аполлон! Аполлон! Низойди на призывные клики! Ореолом лучей озарен, Низойди ко мне, бог светлоликий! Сын Латоны, развей мне, развей Рокового безмолвия чары! Тронь рукою искусной своей Запыленные струны кифары. Пусть веселый играющий гром Пробежит по ним с силой могучей И пробудит в поэте Твоем Отголоски забытых созвучий. Декабрь 1909 г.«В апельсинных рощах Ионнеи…»
В апельсинных рощах Ионнеи Я бродил под солнцем утомленный. Были пусты в полдень раскаленный Кипарисов стройные аллеи. Померанцы, фиги и гранаты Замерли, не двигая листвою. Бил фонтан холодною струею, И бродил я, скукою объятый. «Позабудь, безумец, о печали! Все кругом теплу и солнцу рады. Пой про жизнь!» — согласно стрекотали Мне с деревьев звучные цикады. «Посмотри, как небо ярко сине, Как манит созревший померанец. Позабудь о призрачной богине, Веселись, тоскливый иностранец!» Но в душе неясные упреки Шевелились медленно, как змеи. В апельсинных рощах Ионнеи Я бродил под солнцем одинокий. 1906-1908«После долгой и трудной дороги…»
После долгой и трудной дороги Дай под кров твой уютный войти, Дай отмыть запыленные ноги И дозволь отдохнуть от пути. Велика от бессмертных награда Тем, кто странникам дарит приют. Ты ведешь меня в сень винограда, Где немолчно стрекочет цикада И заботливо пчелы снуют. Перемешан с водой снеговою, Так приятен иссохшим устам Этот мед золотистый тобою Вместе с хлебом поставленный там. На дворе твоем тень и прохлада, Тихо, тихо журчит водомет, И укрывшись в листве виноградной, В синем небе следить так отрадно Голубей твоих белых полет. 14. Дек. 1910 г.«Заходящее солнце июльского дня…»
Заходящее солнце июльского дня. Синеватого моря безбрежная гладь. Резво пляшут дельфины, маня и дразня Но не могут тоски разогнать. Тихий вечер, но в небе не видит мой взор Афродиты. Она далеко от меня. В шуме волн я читаю себе приговор: «Заходящее солнце июльского дня». 25 июля 1906. (Черное море)«Захромал мой усталый Пегас…»
Захромал мой усталый Пегас, Он, как прежде, не ржет и не весел, Утомленные крылья повесил, Грустен взор его трепетных глаз. Словно просится он: отпусти, О поэт, меня в теплые страны, Мне вредны холода и туманы… — Ты волён, мой товарищ, лети!.. Конь мой верный, меня ты носил К олимпийцам в подзвездные сферы. Помнишь ярость внезапную Геры И наш бешеный лёт что есть сил? Помнишь, как мы дразнили с тобой Дочь Зевесову Тритогенею? Конь, ты ржал, пролетая над нею, Хвост свой белый подъемля трубой. Мы кричали Палладе: «Гефест!», И грозила бессмертная дева Нам копьем, и летела окрест Брань богини, исполненной гнева. Разрезая на мощных крылах Тихой ночи покров темносиний, Нежный шепот Киприды богини Мы услышали как-то впотьмах. Презирая границы времен, Мимо гордых дворцов Атлантиды В те сады, где поют Геспериды, Ты меня увлекал, словно сон. Мы не ведали слова «наем», Не возили ничьей колесницы, Но свободны, как вольные птицы, По эфиру парили вдвоем. Никогда ты мне не был слугой И носил ты меня добровольно… О поверь, что и грустно и больно Навсегда расставаться с тобой. Возвращаться — не стоит труда, Знаю: сам не вернешься ко мне ты, Знаю: многие жаждут поэты Сжать руками твои повода… Порожденье Медузы, лети! Ты свободен, тебя не держу я, Свои крылья простри, торжествуя… Конь мой милый, крылатый… прости!Парис на костре
Ярко светит факел погребальный В трепетной руке царя Приама, Хор звучит медлительно-печальный, Вьются к небу струйки фимиама. И натертый розовым елеем, Пеленою чистою обвитый, Будто грезой сладкою лелеем, Неподвижен Приамид убитый. Пусть врагу колчан обвила Никэ Лавром победителя зеленым, Нет следов страдания на лике, Миртами Киприды обрамленном. Грусти не о том, что отлетело В пламени безжалостном и жгучем, Черным пеплом станет скоро тело, Бывшее прекрасным и могучим. Беспощадны стрелы Филоктета С берегов истоптанных Скамандра, К берегам твоим унылым, Лета, Скоро снидет призрак Александра. Он сойдет без страха в тень Аида, На земле оставив скорбь и злобу. Пусть на ложе мягком Тиндарида Отдается пылко Деифобу, Пусть забудет даже про Париса, Нового любовника лаская… Разгорайтесь, ветви кипариса, Лейся в хорах, жалоба людская! Бог Лемносский в пламени стожалом, Низойди на кедры склонов Иды И окутай алым покрывалом Труп любимца ветреной Киприды. Заклятие камеи с головой греческой дамы Ты в безвестную даль отлетела, Но твой облик на камне живет, Пусть исчезло прекрасное тело, – Что смеялось, плясало и пело, Твою тень из-за Стиксовых вод Заклинанье мое призовет. Пусть за тайной запретною гранью, Где царит закоцитная тишь, Без сознанья и воли ты спишь — Моему повинуясь желанью, Серебристой одетая тканью, Ты мне лик свой из мрака явишь. Ведь и Тартар не чужд Цитереи. Так приди же из бездн темноты, С ожерельем вкруг царственной шеи, В волосах поправляя цветы… На поверхности древней камеи Улыбнулась загадочно ты. 8. XII.1913. Имп Эрм.