Страница 20 из 106
— Офицер, — начал было отец.
Полицейский резко крутанулся к нему.
— Стороны конфликта я могу выслушивать только поочередно, сэр. — И, вновь повернувшись к управляющему, продолжил доверительную беседу.
Отец обернулся к нам:
— Придется мне разобраться, парни. — А моей матери он сказал. — Не о чем беспокоиться.
Закончив разговор с управляющим, полицейский собрался наконец побеседовать с моим отцом. Улыбка, не покидавшая его губ, пока он перешептывался с управляющим, теперь исчезла, но обратился он к отцу спокойно и вроде бы даже приветливо:
— Что за проблемы, Рот?
— Мы заранее забронировали номер в этой гостинице на трое суток. Выслали задаток — и получили по почте письменное подтверждение. Вся документация — у моей жены в чемоданах. Мы прибыли сюда сегодня, зарегистрировались, въехали в номер, распаковали багаж и отправились на осмотр достопримечательностей, а когда вернулись, нас вышвырнули, потому что номер оказался забронирован кем-то другим.
— Ну, а проблема-то в чем?
— Офицер, наша семья состоит из четырех человек. Мы приехали из Нью-Джерси. Нас нельзя просто взять и вышвырнуть на улицу.
— Но если номер забронирован…
— Да никем он не забронирован, кроме нас! Ну, а если даже забронирован, то с какой стати отдавать им предпочтение перед нами?
— Но управляющий возвратил вам задаток. И даже взял на себя труд упаковать ваш багаж.
— Офицер, вы не вникаете в суть вопроса. Чем наша бронь хуже чьей-то другой? Мы с семьей побывали в Мемориале Линкольна. Там на стене висит Геттисбергское послание. Вам известно, что в нем сказано? Все люди равны перед Богом.
— Но это не означает, что любая гостиничная бронь равна другой.
Голос полицейского разносился по всему холлу; при этих словах кое-кто из свидетелей инцидента, не в силах сдерживаться, расхохотался.
Моя мать бросила нас с Сэнди одних и поспешила на выручку к мужу. Ей, правда, предстояло выбрать для собственного вмешательства такой момент, чтобы не усугубить ситуацию, — и вот, как ей при всем ее волнении показалось, такая пора настала.
— Дорогой, давай просто уйдем отсюда. Мистер Тейлор нашел нам гостиницу неподалеку.
— Нет! — Он сбросил с плеча ее руку, тянущую его назад. — Этому полицейскому прекрасно известно, почему нас выгоняют на улицу. Это известно ему, это известно управляющему, это известно всем присутствующим!
— Полагаю, вам стоит послушаться вашу жену, — сказал полицейский. — Мне кажется, вам следует поступить в точности так, как она советует. Покиньте помещение, Рот. — Размашистым жестом он показал на входную дверь. — Прежде чем у меня иссякнет терпение.
Дух противоборства еще не оставил моего отца, но и здравый смысл его не покинул тоже. Во всяком случае, он понял, что спор потерял малейший интерес для всех, кроме него самого. Мы вышли из гостиницы, провожаемые взглядами присутствующих. Происходило это в молчании, и первым обрел дар речи второй — остававшийся у входа — полицейский. Стоя возле цветочной кадки, он дружелюбно закивал головой и, когда мы поравнялись с ним, протянул руку и погладил меня по волосам:
— Как дела, паренек?
— Нормально, — ответил я.
— А это у тебя что?
— Марки, — ответил я, торопясь прошмыгнуть мимо него, пока ему не вздумается предложить мне показать коллекцию — и мне во избежание ареста придется подчиниться.
Тейлор поджидал нас на тротуаре. Мой отец сказал ему:
— Такое со мной впервые в жизни. Я работаю с людьми, я встречаюсь с людьми из любых слоев общества, из любого круга, но никогда еще…
— «Дуглас» продали, — пояснил Тейлор. — Теперь у этой гостиницы новый хозяин.
— Но наши друзья останавливались здесь — и все было замечательно, все было на сто процентов безупречно, — сказала моя мать.
— Новый хозяин, миссис Рот, все дело в нем. Но я договорился о номере для вас в «Эвергрине» — и там все и впрямь будет замечательно.
И как раз в этот миг послышался грохот аэроплана на бреющем полете в небе над Вашингтоном. Прохожие тут же застыли на месте, а кое-кто из мужчин воздел руки к небу, как будто оттуда, с вышины, прямо в июне посыпал снег.
Всезнайка Сэнди, умевший распознавать любые летательные аппараты по внешнему виду, указав на самолет пальцем, воскликнул:
— Истребитель «Локхид»!
— Это президент Линдберг, — пояснил Тейлор. — Каждый день где-то после ланча он позволяет себе малость полетать над Потомаком. Долетает до Аллеган, летит по гребню Блу-ридж — и до Чесапикского залива. Люди с нетерпением его ожидают.
— Это самый быстрый самолет в мире, — сказал мой брат. — Немецкий «Мессершмитт-110» имеет предельную скорость в 365 миль в час, а наш перехватчик — все 500. Он «сделает» в бою любой иностранный истребитель.
Мы все, вместе с Сэнди, которому не удавалось скрыть восхищение и восторг, следили за полетом истребителя — того самого, за штурвалом которого Линдберг летал в Исландию на встречу с Гитлером. Самолет постепенно набрал высоту, а затем стремительно исчез в небе. Уличные зеваки разразились аплодисментами, кто-то крикнул: «Ура, Линди, ура!», а затем каждый пошел своей дорогой.
В гостинице «Эвергрин» отцу с матерью досталась одна односпальная кровать на двоих, а нам с Сэнди — другая. Номер с двумя односпальными кроватями — это все, что в такой спешке удалось раздобыть для нас Тейлору, но — с оглядкой на то, что произошло в «Дугласе», — никто из нас не вздумал пожаловаться: ни на то, что на этих кроватях нельзя было как следует отдохнуть, ни на то, что наш номер оказался еще меньшим, чем в «Дугласе», ни на душевую размером со спичечный коробок, добросовестно продезинфицированную и все равно плохо пахнущую. Никто не жаловался, особенно потому, что приняли нас чрезвычайно любезно — приветливая женщина-портье, пожилом негр-посыльный, которого она называла Эдвард Би; Эдвард погрузил наши чемоданы на тележку и покатил ее к двери номера на первом этаже, в его дальнем конце, — отперев которую, он шутливо провозгласил: «Гостиница „Эвергрин“ приветствует семейство Ротов в столице государства!», как будто открыл нам вход не в мрачный склеп, а в будуар отеля «Риц». Мой брат глядел на Эдварда Би во все глаза, пока тот возился с нашим багажом, а на следующее утро, встав раньше всех, воровато оделся, подхватил свой блокнот и отправился в холл рисовать негра. За это время, однако же, дежурство Эдварда Би закончилось, правда новый посыльный, тоже негр, хотя и не столь живописный и вышколенный, оказался как натурщик ничуть не хуже: темнокожий, практически черный, с выраженными африканскими чертами лица, — такие негры Сэнди еще не встречались, разве что — на снимках в старых номерах «Нэшнл джиографик».
Большую часть утра заняла экскурсия, устроенная нам Тейлором, — наш гид показал нам Капитолий, Конгресс, а чуть позднее — Верховный суд и Библиотеку Конгресса. Тейлор знал наизусть высоту каждого здания, объем — в кубических ярдах — каждого помещения, знал, откуда привезли мрамор для пола, имена персонажей на каждой картине и фреске, все события, в честь которых они были написаны. И так обстояло дело в каждом административном здании, в которые мы заходили.
— А вы штучка, — сказал ему мой отец. — Паренек из индианской глубинки! Да вы ходячая энциклопедия!
После ланча мы вдоль по Потомаку поехали на юг, в Вирджинию, чтобы посетить Маунт-Вернон.
— Разумеется, Ричмонд, штат Вирджиния, был столицей конфедератов, то есть одиннадцати южных штатов, вышедших из Союза и образовавших Конфедерацию, — пояснил Тейлор. — Многие великие битвы гражданской войны разыгрались на вирджинских полях. Примерно в двадцати милях отсюда на запад находится Национальный парк «Поле битвы Манассас». На территории парка находятся поля двух сражений, в которых конфедераты померились силами с северянами возле речушки Бул-Ран — сперва, в июле 1861 года, под командованием генералов П. Г. Т. Борегара и Дж. Э. Джонстона, а затем, в августе 1862 года, — под началом у генералов Роберта Э. Ли и Джексона-Каменная стена. Командующим вирджинской армии был генерал Ли, а президентом Конфедерации — Джефферсон Дэвис; он сиднем сидел в Ричмонде и осуществлял общее управление оттуда. Да вы и сами это знаете. В ста двадцати пяти милях отсюда на юго-запад находится Аппоматтокс, штат Вирджиния, и вам известно, что за событие произошло в тамошнем здании суда в апреле 1865 года, 9 апреля, если уж быть точным. Генерал Ли капитулировал перед союзным генералом Грантом — и тем самым был положен конец гражданской войне. И вам известно также, что случилось с президентом Линкольном шесть дней спустя: он был застрелен.