Страница 10 из 16
Тут африканец умолк, полагая, что сказал достаточно. Но дальше по течению Джиунду Стейни встретил старого рыбака, который тоже поведал ему о своем страхе перед конгамато, а потом еще одного старика, который собственными глазами видел в молодости одного конгамато, что, впрочем, не помешало ему остаться живым: Он утверждал, что его пирога была остановлена монстром.
— Быть может, то был гиппопотам или толстый корень? — предположил Стейни. — Откуда ты знаешь, что видел именно конгамато?
— Потому что он вышел из воды и улетел.
— Опиши его.
— Тело без перьев и без чешуи, очень длинный клюв, крокодильи зубы, крылья, похожие па крылья летучих мышей, но большие, очень большие… Кожа была красной и поблескивала. Конгамато издавал глухие звуки. Я должен был умереть в тот день, поскольку это плохо видеть живого летающего ящера.
Сделав привал в деревне, Стейни спросил у одного старейшины, находили ли когда-нибудь мертвого конгамато. Ему ответили: нет, животное никогда не покидает большое болото и исчезает в нем, когда умрет.
— У меня в багаже имелся маленький словарь Лярусса, — рассказывает Стейни. Слово «птеродактиль» иллюстрировалось соответствующим рисунком. Старейшина племени произнес «Ох!» — очень короткое и сдавленное, которое не могло выражать ничего, кроме изумления.
— Конгамато! — вскричал он, — но у него недостает крыльев, мяса и зубов! И наши много больше!
Изображение занимало два квадратных сантиметра.
В конце концов Стейни добрался до болота. «Моему бою потребовалось два дня, чтобы раздобыть пирогу и пригнать ее. Вместе мы обследовали залитую водой» территорию, заплывая насколько можно дальше по ручьям. Никакого птеродактиля.
Тем не менее я остался при убеждении, что конгамато существует, по двум причинам: все, кто осмелился говорить о нем, рисовали один и тот же портрет. Если бы речь шла о сказочном существе, описания разнились бы. Никогда ни один чернокожий не рассказывал о слоне в три человеческих роста или о носороге с тремя рогами. Помимо этою, все считали конгамато нормальным животным, но только более опасным, чем леопард, лев или удав.
Некоторое время спустя путешественнику удалось узнать причину своего поражения. Отправившись в деревню еврей старой приятельницы Нзаке, жены вождя Чимпеги, он узнал, что старая женщина больна. Стейни оказал ей медицинскую помощь, и в ответ на заботы она позволила задавать вопросы, которые интересовали путешественника. И Стейни рискнул спросить, удавалось ли ее мужу, знаменитому охотнику, убивать конгамато.
Чимпеги — единственный охотник, который осмелился бы… По разве ты не знаешь, что это смертельно опасно? Я с ним ходила па большие болота Джиунду. Пас хотели удержать от этого, но для Чимпеги это всего лишь животные, у них ведь нет ни стрел, ни копий.
В конце концов, после долгих пауз и недомолвок, Нзаке сказала:
— На моих глазах Чимпеги убил из лука грех последних. Пока еще часто говорят о конгамато, но их больше нет.
Стейни поспешно спросил: «Вы их принесли в поселок?»
— Нет, все испытывали ужас перед ними. К тому же трупы-были маленькими и воняли.
Правду ли говорила Нзаке? Вот что писал 12 лет спустя, в 1942 году в своей книге полковник Питман:
«Когда я находился в Северной Родезии (Замбии), я слышал о мифическое животном, которому приписывают мистическую силу, способность причинять смерть тому, кто на него смотрит, и которое очень меня заинтересовало. Говорят, что оно некогда обитало, и возможно, все еще обитает в густо заросшей местности вблизи от границы с Анголой и Конго. Взгляд на него влечет за собой смерть. Но самой загадочной чертой Этого животного является его сходство с летучей мышью или птицей. Оно странным образом напоминает доисторического птеродактиля. Откуда взялись у примитивных африканцев столь точные представления?»
На этот вопрос уже пытался ответить в 1928 году ученый из Уппсальского университета К. Виман. Один из его сыновей, живший в Северной Родезии, привлек внимание отца к книге Ф. Мелланда. Шведскому профессору решение загадки представлялось весьма простым. Он считает, что легенда о конгамато была навеяна раскопками в Танганьике останков доисторических ящеров, на которые вдоволь нагляделись африканцы. Но как легенда перенеслась на 1500 километров, не претерпев изменений, — вот что удивительно, и этого не хочет замечать Виман. Более того, почему туземцы Северной Родезии считают местом обитания существа болота Джиунду, тогда как слухи о нем происходили из Танганьики? К тому же, на полпути оттуда нет никаких слухов подобного рода, если не считать совершенно иных преданий о водных гигантах в озере Бангвеулу…
Наоборот, похожую легенду можно встретить в Камеруне, очень далеко от обоих мест. Предоставим слово Айвену Сандерсону. Западная Африка, 1932–1933 годы.
Однажды, когда они находились в горах Алзумбо в Камеруне, Сандерсон и один из его спутников разбили лагерь на маленькой травянистой прогалине среди горного леса. Поблизости протекала речка, зажатая между крутыми берегами, и наши путешественники вынуждены были брести по воде в поисках нужных им образцов.
Охотясь на животных, Сандерсон сбил довольно крупную летучую мышь, которая упала в реку. Пытаясь достать ее, он оступился. Выбираясь на берег, он услышал крик Жоржа: «Осторожно»!
«Я поднял голову, — рассказывает Сандерсон, — и невольно вскрикнул, машинально погрузившись в воду. Всего в нескольких метрах над водой что-то черное размером с орла неслось прямо на меня. Мне достаточно было одного взгляда, чтобы различить отвисшую нижнюю челюсть с полукружием острых зубов, отделенных друг от друга расстоянием в один зуб».
Когда он вынырнул, животное уже удалилось.
— Вымокший до нитки, я выбрался на скалу, и тут мы посмотрели друг на друга. Вернется ли он? — одновременно мы задали один и тот же вопрос.
Незадолго перед закатом он возвратился, с шумом летя вдоль реки. Он стучал зубами, и воздух шуршал, когда большие черные крылья разрезали его. Животное спикировало на Жоржа, но он успел распластаться, и тварь растворилась в сумерках.
Затем они вернулись в лагерь, где их ждали туземные охотники, которые прошагали не один километр, чтобы продать белым свои трофеи.
— Что это за летучая мышь, у которой вот такие крылья? — спросил невинным голосом натуралист, разводя руками. — И которая вся черная.
— Олитьяу! — завопил один из туземцев и пустился в объяснения на диалекте ассумбо.
— Где вы видели его? — спросил наконец один старый охотник среди гробового молчания.
— Там, — ответил Сандерсон переводчику, указывая пальцем в сторону реки.
«Все охотники как один похватали свои ружья и помчались прямиком в свою деревню, оставив в лагере нелегко доставшуюся им добычу».
Надо отметить, что это свидетельство опытного, всемирно известного зоолога, — чьи работы везде известны. Он воздержался от комментариев относительно странного существа, но в данном случае его сдержанность говорит, в пользу добросовестности описания. Ученый рассказывает о животном как о летучей мыши, но очевиден тот факт, что она не относится ни к одному, из известных видов. К тому же, черный цвет и размеры твари не соответствуют коричневатой или красноватой окраске летучих мышей рода мегахироптерес, самых крупных из известных. Да и животный страх местных жителей… Не могут они панически бояться животных, питающихся, главным образом, фруктами. Самая большая летучая мышь в Африке — лиственный мегадерм имеет размах крыльев 40 сантиметров, он держится у воды, поскольку питается водными насекомыми. Но мегадермы имеют отчетливый красноватый окрас кожи. К тому же все крупные летучие мыши — животные мирные.
Безусловно, нужно сопоставить олитьяу из Камеруна и конгамато из Замбии. И здесь мы находим общие признаки: длину, вытянутый клюв, усеянный острыми зубами и внушаемый им панический страх у жителей. Различия представляет только цвет. По описаниям Сандерсона, он черный, у Стейни — кровавый. Но можно заподозрить, что кровавый цвет — плод воображения африканцев, желающих видеть в нем более агрессивное существо, чем оно есть на самом деле.