В круге вечного возвращения?

Знак вопроса 1989 № 4

Александр Альфредович Горбовский

В круге вечного возвращения?

К читателю

Каждое поколение живет в своем мире, отличающемся от мира людей, живших до него, или тех, кто будет жить после. Мир этот — отраженная в сознании людей окружающая их действительность. Поэтому в мире, существовавшем всего сто лет назад, не было, скажем, бактерий, не было нейтрино, Вселенная не расширялась. Разумеется, не в том смысле, что всего этого не было в действительности, а в том, что этого не существовало в сознании живших тогда людей.

Три гипотезы, — о которых вы прочтете здесь, три догадки — называйте их как угодно — относятся к тому, что лежит за чертой нашего повседневного опыта. Естественно поэтому, что кто-то окажется готов принять сказанное, кто-то — нет. Соответственно для первых оно обретет статус реальности и останется как бы несуществующим для других.

Так и должно быть.

Что касается меня, автора, моего отношения к тому, что вы будете читать, то я чувствую себя как бы входом, дверью, через которую это попадает в ваш мир. Отсюда ощущения собственной отстраненности, восприятия со стороны, почти не-авторства.

Может быть, именно эта отстраненность и позволила мне увидеть, как плотно сходятся, состыкуются между собой эти три, казалось бы, разные темы. Они как бы три грани единой реальности бытия. Реальности, имеющей бессчетное число таких граней, лишь немногие из которых оказываются открыты нам.

Александр Альфредович ГОРБОВСКИЙ — кандидат исторических наук, писатель, автор научно-популярных книг «Загадки древнейшей истории», «Год 2000-й и далее», «Человек человеку», «Без единого выстрела» (последняя в соавторстве с Юлианом Семеновым), а также произведений в жанре научной фантастики.

Разум Вселенной?

Научная гипотеза всегда выходит за пределы фактов, послуживших основой для ее построения.

Аполлоний Тианский. Стало быть, мне следует полагать космос живым?

Иарх. Да, если понимать это верно, ибо космос животворит все.

Как известно, в строительстве термитника участвуют — многие тысячи насекомых. В итоге вырастает сложнейшее сооружение со строгой системой ходов и вентиляционных каналов, со складами для продовольствия, отдельными помещениями для королевы, для личинок и т. д.

Был поставлен опыт: строившийся термитник перегородили так, чтобы насекомые, находившиеся в одних его частях, были изолированы от насекомых в других. Несмотря на это, строительство продолжалось по той же чрезвычайно сложной схеме, а каждые ход, вентиляционный канал или помещение, которые оказались разделенными перегородкой, приходились точно на стыке одно против другого.

Ясно, что ни один отдельно взятый термит не способен вместить всю полноту информации о сооружении в целом. Можно ли предположить, что носителем такой информации является не отдельный термит, а как бы вся совокупность, вся популяция?

Вот наблюдение французского энтомолога Луи Тома, много лет занимавшегося термитами: «Возьмите двух или трех, — ничего не изменится, но если вы увеличите их число до некоей „критической массы“, произойдет чудо. Будто получив важный приказ, термиты начнут создавать рабочие бригады. Они примутся складывать один на другой маленькие кусочки всего, что им попадется, и возведут колонны, которые затем соединят сводами, пока не получится помещение, напоминающее собор».

Иными словами, «Большое знание», знание о сооружении в целом, возникает только тогда, когда налицо некое сообщество особей.

Подобное явление не единично.

Стая саранчи следует обычно строго, определенным маршрутом — через пустыни, через пески — к зеленым долинам, туда, где есть корм. Но если из общего потока изъять отдельную особь, она тут же теряет направление и будет беспорядочно бросаться то в одну, то в другую сторону. Отдельно взятая особь не знает ни направления движения, ни цели. Стая — знает.

Птицы тоже, как известно, совершают свои перелеты стаями. Долгое время полагали, что их движением руководят старые и более опытные. Японский орнитолог профессор Ямамото Хиросуке установил, что у перелетных стай фактически нет ведущего. Случается, во время перелета во главе стаи оказывается чуть ли не птенец. По данным Ямамото Хиросуке, из 10 случаев в 6 во главе стаи может оказаться молодая птица, появившаяся из яйца только этим летом. Ясно, что она не может «знать» традиционных путей перелета, простирающихся порой на тысячи километров. А тем более вести за собой остальных.

Помимо «Большого знания», стае, стаду, популяции оказывается присущ еще один феномен. Возникает он также только тогда, когда собирается вместе некая масса особей, значительное их число.

«Стаи саранчи, — отмечает исследователь, — г огромные тучи красноватого цвета, опускаются и взлетают, словно по команде». Взлетают не так — сначала одна, потом другая, затем, как бы по примеру их, остальные. Происходит это так, как если бы кто-то скомандовал: «Раз. Два. Три!»

Как если бы скомандовал. Кто?

Когда движется живая стена саранчи, отдельную особь, находящуюся в общей массе, невозможно остановить. Невозможно заставить ее изменить движение, свернуть с пути. «Насекомые, — по свидетельству Реми Шовена, — обходили препятствия, переползали через стены, проходили сквозь кустарники, даже бросались в воду и огонь и неудержимо продолжали двигаться в том же направлении». Тщетны оказывались любые попытки исследователей преградить путь «словно загипнотизированных насекомых».

Словно загипнотизированных. Подчиненных чьей-то воле. Чьей?

Что это за импульс, не только подчиняющий себе каждую отдельную особь, Но и подавляющий в ней, казалось бы, самый мощный инстинкт живого — инстинкт самосохранения? Насекомые ведь бросались в огонь; шли в воду, если они оказывались на их пути. Но не сворачивали с направления, в котором двигались. Или в котором как бы двигала ими некая воля, лежащая вне каждой отдельной особи.

По этой же схеме ведут себя и другие существа во время миграции. Так, мыши-полевки во время своих перемещений, встретив па пути ров, не огибают его, не ищут другого пути. Живая волна захлестывает ров, заполняя его до краев копошащимися телами, по которым сотни тысяч других безостановочно продолжают свое движение.

Затоптанные, задавленные, задыхающиеся в глубоком рву, перед тем как «погибнуть, не делают ни малейших усилий вырваться, спастись. Они — живой мост, чтобы по нему могли пройти остальные. Инстинкт самосохранения оказывается подавлен, вытеснен, полностью заглушён.

В сколь абсолютной мере происходит это подавление, видно из следующего примера. Газели — традиционный объект львиной охоты. Естественно/они боятся малейшей близости льва, даже его запаха, следа. Вот почему так велико было удивление исследователей, когда, наблюдая миграцию южноафриканских газелей, они увидели что произошло, когда на пути их движения оказался лев. Поток бегущих животных не смешался, не свернул, даже не замедлил хода. Газели двигались прямо на хищника, обтекая его, словно это был неодушевленный предмет дерево. Лев не только не делал ни малейшей попытки напасть, но, захлестнутый потоком словно не воспринимающих, не видящих его животных, оказался бессилен выбраться из него».

Точно так же инстинкт самосохранения оказывается отключен и у перелетных птиц, когда им случается следовать рядом с другой стаей — их традиционных хищников. Как одни летят совершенно спокойно, не испытывая ни малейшего страха от, казалось бы, столь опасного соседства, так, и другие, хищники, не чувствуют, видимо, ни малейшего искушения к нападению. Но это происходит только тогда, когда встреча случается на уровне двух стай, двух «сверхорганизмов». При одиночной встрече и те и другие ведут себя совершенно иначе.

1

Библиографию к очерку см. в кн.: Горбовский А. А. Факты, догадки, гипотезы. — М.: Знание, 1988