Записки морфа

На прикроватной тумбочке завибрировал комм, смахнув со лба обильную испарину, я ответил на вызов и чуть не упал на пол от потока отборной брани, изливаемой голографическим изображением сестры, возникшим над тумбой. За спиной Сашки с мрачным выражением лица потирал левую щёку Денис. Ой, а какие глазки у них злые, с чего бы это? Вай-вай, какой я, оказывается, нехороший, да-да я такой. Голография русским бранным языком доводила до проштрафившегося меня, что кары небесные покажутся мелочью и отдыхом в раю, когда оскоблённая до глубины души родственница вернётся домой. А Денис тоже хорош, по всей видимости, не утерпел и предложил пассии вечернюю "тренировку", тем более, что та сама о ней так прозрачно намекала. Ничего не стоило догадаться о непристойности предложения ухажёра и последовавшей за этим бурной реакции. Как пить дать, он решил, болезный, что золотая рыбка сама плывёт ему в руки и получил хвостом по сусалам. Сашка, не будь дурой, моментально догадалась, откуда дует ветер и воспылала праведным гневом. Недолго думая, она решила восстановить справедливость и набрала номер комма родного братца. Стоит отметить, что плюясь ядом, она не забыла о маскировке (большой тебе плюс, сестрёнка, я тебя тоже люблю и обожаю), несколько раз назвала меня Алексой и сказала, что не ожидала подлости от троюродной сестры. Пусть баскетбольная дылда даже не помышляет больше о приглашении погостить. Сама дура и шутки у неё дурацкие, а некоторые козлы, не разбирающиеся в природе чебадов, на них ловятся. Тут сестра на некоторое время переключилась на Уварова, обратив на него часть своего красноречия. Попал парниша, после такого прокола Сашкин чёрный список пополнится ежё одним недостойным кандидатом. Теперь, хватая открытым ртом воздух, он переводил взгляд с оригинала на увеличенную копию матерящейся Александры. В глазах Уварова отражалось понимание, что его жестоко разыграли. Копия злорадно улыбалась и хихикала в кулачок. Сашка резко оборвала брань, нехорошо блеснула глазами и напоследок сказала:

— Дома поговорим, сестрица…

Поговорим, куда я денусь? Я отключил комм и блаженно растянулся на полу. Сашка заявилась через сорок минут. Разъярённая фурия, пинком открыв дверь, ворвалась в комнату и, запнувшись о ковёр, со всего маху шлёпнулась на меня, по-прежнему исполнявшему роль упавшей на пол расчески. Во время падения она успела сгруппироваться, но всё равно от удара локтём по левой груди я взвыл благим матом. Никогда бы не подумал, что у женщин груди так чувствительны и удар по ним можно приравнять к пинку по я…, паховой области.

— Ой, прости, прости, тебе больно?

Больно ли мне? У-у-у-е-е!

— Жить буду, — откашлявшись и утерев слёзы, сказал я.

— Прости, я не хотела, — повторила сестра, развалившись на ковре рядом со мной. — Зачем ты это сделал? — меланхолично спросила Саша. Перегорела…

— За всё хорошее, давно мечтал тебя подколоть, грех было упускать возможность.

— Гад ты!

— И не говори! — я повернулся к сестре и расхохотался, спустя мгновение нас хохотало двое.

— Ты чего ему наговорил?

— Думаешь, я помню? Гнал пургу, ресничками хлопал, да плечиками время от времени поводил. Твой хахаль, как глаз в вырез футболки уронил, так и не смог вытащить.

— Угум, — буркнула Саша. — То-то он мне намекал, что тот размер ему понравился больше, я сначала понять не могла, о каком размере идёт речь… Козёл! — резюмировала она. — Спасибо, что открыл мне глаза.

— Обращайся.

— Из тебя получилась настоящая стерва.

— Я бы с удовольствием остался стервецом.

— Ничего, придумаем что-нибудь!

— Хотелось бы.

— Не раскисай, — Сашка перевернулась на живот и приподнялась на локтях. — Тем более тебе надо включать мозги и срочно искать выход, иначе не знаю, что и делать.

— В каком смысле?

— Во время разговора ребята видели твою голографию, а Дэн, как настоящий друг, поделился с ними впечатлениями и описал фигуру…, теперь, когда я ему дала от ворот поворот, он будет подбивать клинья к нашей троюродной сестре, а кто у нас троюродная сестра?

— Умеешь ты поднять настроение. Ухажёров мне как раз для полного счастья не хватало!

— Обращайся!

— Ладно. Посмеялись, хватит, — Саша подобрала с полу бумажный клочок и попыталась разобрать написанное.

— Вижу, времени ты даром не терял, что надумал?

— Ничего, сплошная лажа. Единственное, что ложится в общий знаменатель, это то, что я изменился во сне.

— Согласна, тогда мы, как ты говоришь, должны плясать от знаменателя, тебе что-нибудь снилось?

— Не помню, наверное…

— Вспоминай! — рявкнула Санька. — Может, тебе снилась я?

— Может, — я подскочил на месте. — Станция тебе на голову!

Что получается, ночью мне снилась Сашка, вспомнил я сновидение. Тп-ру, мне снилось, будто я превратился в сестру… Х-м, нашёлся корень зла. "Ай, да Пушкин! Ай да сукин сын!". Так просто — чик, ты больше не мужик.

— Мне снилось, будто я превратился в тебя и пытаю шокером себя.

— Мальчик, у тебя больная фантазия!

— От тебя заразился, чья бы корова мычала!

— Ладно-ладно, — сестра примирительно замахала руками, — туше! Если тебе приснилось, что ты — это я, то теперь надо, чтобы приснилось обратное или представь себя в себе.

— Проще представить себя не в себе, мне наш разговор напоминает "Алису в стране чудес". Всё чудесатее и чудесатее. В чьём я уме? Сам себя найду в пучине, если часом затону…

— Лично я не вижу другого выхода, попробуй.

— Попробую, — я посмотрел на руки и вспомнил металлический блеск ногтей. Вместе с воспоминаниями о ногтях, в памяти всплыли ощущения, которые я испытывал во время их обратной трансформации.

Поймав настрой, я стал усиленно думать о себе, каким был вчера вечером, но может с некоторыми купюрами в части мышечного рельефа. Думал так, что мозги вставали накребень и пытались вылезти из ушей. По телу побежали мурашки, неимоверно заныли кости и зубы, позвоночник и голову прострелила острая боль, рядом сдавленно пискнула Саша. Не знаю, сколько времени прошло от "прострела", но, похоже, он заставил меня вырубиться. Очнувшись, я столкнулся взглядами с сестрой:

— Привет, братец! С возвращением!

Записка четвёртая

Демоны и охотники

Неделя. Семь суток. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут, секунды я не считал. Семь дней прошло с момента первого преобразования…, семь дней…. Много это или мало? Философский вопрос на который невозможно дать однозначный ответ. С той же позиции можно рассматривать ситуацию со стаканом, наполовину заполненным водой. Кто-то скажет, что стакан наполовину полон, другой ответит, что представленная вниманию ёмкость наполовину пуста, а третий мыкнет и выскажется, что стаканчик можно было выбрать побольше, и каждый, со своей точки зрения, будет прав. Я отвечу, что обозначенный рубеж в семь суток — это много и мало одновременно.

Семи дней хватило, чтобы окончательно определиться в природе настигших меня изменений и взглянуть на мир с позиции не человека, не чебада, не йома, не…, на последнем "не" случился затык. Мозги отказывают причислять мою бренную тушку к какому-либо виду тварей. "Не", а вот чего я теперь из себя представляю, ответить несколько затруднительно. Метаморф с широким спектром поливариантных функций мягких тканей организма, плюсуем к ним возможность и способность почти мгновенно менять костяк и получаем меня любимого. М-да-а, ни мальчишку, ни девчушку, а неведомую зверушку.

Неделя. Семь суток. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут — этого времени совершенно недостаточно, чтобы определить новые жизненные координаты в изменившемся мире и мировосприятии. За эти дни пришло понимание — я другой, но не пришло примирение с состоявшимся событием. Разум упорно отказывается принимать сбрендившую действительность. Как теперь жить? Как жить, спрашивается? Тяжело примириться с собой новым, безумно тяжко осознавать, что "подарок" Станции навсегда вошёл в мою тихую, размеренную и распланированную на десять лет вперёд жизнь. Тяжело, но не невозможно.