Страница 75 из 79
(Между 1845 и 1859)
Беранже. Наполеоновский капрал
Марш, марш — вперед! Идти ровнее! Держите ружья под приклад… Ребята, целиться вернее, Не тратить попусту заряд! Эх! я состарился на службе, Но вас я, молодых солдат, Старик капрал, учил по дружбе… Ребята, в ряд! не отставать, Не отставать, Не унывать, Вперед — марш, марш! не отставать! Загнул не в час дурное слово Мне офицерик молодой… Его я — хвать, дружка милова… Мне значит: смерть! закон прямой! С досады смертной, с чарки рому Руки не мог я удержать; Погасла трубка… Затянуся, Черт побери в последний раз! Дошли до места… Становлюся… Но не завязывать мне глаз! За труд прощения прошу я, Чур только низко не стрелять… Веди нас бог в страну родную; Ребята, в ряд! не отставать, Не отставать, Не унывать, Вперед, марш — марш! не отставать!(Между 1845 и 1859)
Беранже. Воспоминания народа
Под соломенной крышей Он по преданиям живет, И доселе имя выше Чтит едва ли чье народ. И, старушку окружая Вечерком, толпа внучат «Про былое нам, родная, Расскажи, — ей говорят. — Пусть для нашего он края Был тяжел, — что нужды в том? Да, что нужды в том? Вспоминает, золотая, Всё народ об нем!» — «Проезжал он здесь с толпою Чужестранных королей… Молода я и собою Недурна была — ей-ей! Поглядеть хотелось больно: Стала я невдалеке… Был он в шляпе треугольной, В старом сером сюртуке… Поравнялся лишь со мною, „Здравствуй!“ — ласково сказал… Так вот и сказал…» — «Говорил, значит, с тобою Он, как проезжал?» «А потом в Париже вскоре Я была… Пошла в собор… В Нотрэ-Дам, в большом соборе, Был и он, и целый двор. Праздник был тогда великий, Все в наряде золотом… Раздавались всюду клики: „Милость божия на нем!“ Был он весел; поняла я: Сына бог ему послал, Да сынка послал…» — «Экий день тебе, родная, Бог увидеть дал!» — «Но когда в страну родную Чужестранцев бог наслал И один за дорогую Он за родину стоял… Раз, вот эдакой порою, Стук в ворота… К воротам Выхожу: передо мною — Он стоит, смотрю: он сам! „Боже мой! война какая!“ — Он сказал — и тут вот сел»… — «Как! сидел он тут, родная?» — «Тут вот и сидел! „Дай мне есть“, — сказал… Подать я — Подала что́ бог послал… У огня сушил он платье, Кушал — а потом он спал… Как проснулся, не могла я Слез невольных удержать… Он же точно утешая, Обещал врагов прогнать. А горшок тот сберегла я, Из которого он ел, Суп простой наш ел…» «Цел горшок тот, цел, родная? Говори ты: цел?» — «Отвезли его в безвестный, Дальний край: свою главу Он сложил не в битве честной — На пустынном острову. Даже — верить ли? — не знали… Всё ходил в народе слух: Скоро, скоро из-за дали, Грозный он нагрянет вдруг… Тоже, плача, всё ждала я, Что его нам бог отдаст, Родине отдаст…» — «Бог за слезы те, родная, Бог тебе воздаст!»(Между 1845 и 1859)
Мюссе. Люси
Друзья мои, когда умру я, Пусть холм мой ива осенит… Плакучий лист ее люблю я, Люблю ее смиренный вид, И спать под тению прохладной Мне будет любо и отрадно. Одни мы были вечером… я подле Нее сидел… она головкою склонилась И белою рукой в полузабвеньи По клавишам скользила… точно шепот Иль ветерок по тростнику скользил Чуть-чуть — бояся птичек разбудить. Дыханье ночи, полной неги томной, Вокруг из чащ цветочных испарялось; Каштаны парка, древние дубы С печальным стоном листьями шумели. Внимали ночи мы: неслось в окно Полуоткрытое весны благоуханье, Был ветер нем, пуста кругом равнина… Сидели мы задумчивы, одни, И было нам пятнадцать лет обоим; Я на Люси взглянул… была она Бледна и хороша. О, никогда В очах земных не отражалась чище Небесная лазурь… Я упивался ею. Ее одну любил я только в мире, Но думал я, что в ней люблю сестру… Так вся она стыдливостью дышала; Молчали долго мы… Рука моя коснулась Ее руки — и на челе прозрачном Следил у ней я думу… и глубоко Я чувствовал, как сильны над душой И как целительны для язв души Два признака нетронутой святыни — Цвет девственный ланит и сердца юность. Луна, поднявшись на небе высоко, Вдруг облила ее серебряным лучом… В глазах моих увидела она Прозрачный лик свой отраженным… кротко, Как ангел, улыбнулась и запела. Запела песнь, что трепет лихорадки, Как темное воспоминанье, вырывал Из сердца, полного стремленья к жизни И смерти смутного предчувствия… ту песню, Что перед сном и с дрожью Дездемона, Склоняяся челом отягощенным, Поет во тьме ночной, — последнее рыданье! Сначала звуки чистые, полны Печали несказанной, отзывались Томительным каким-то упоеньем; Как путник в челноке, на волю ветра Отдавшись, по волнам несется беззаботно, Не зная, далеко иль близко берег, Так, мысли отдаваясь, и она Без страха, без усилий по волнам Гармонии от берегов летела… Как будто убаюкиваясь песнью…