Страница 59 из 79
Я звал тебя, трикраты звал, с мольбой, С томленьем злой тоски, всей силой горя Бывалого, всей жаждой и тоской Минуты?.. Предо мной царица моря Узорчатой и мрачной красотой Раскидывалась, в обаяньи споря С невиданного неба синевой Ночного… Вёсел плеск, как будто вторя Напевам гондольера, навевал На душу сны волшебные… Чего-то Я снова жаждал, и молил, и ждал, Какая-то в душе заныла нота, Росла, росла, как длинный змей виясь… И вдруг с канцоной страстною сплелась! 6 То не был сон. Я плыл в Риальто, жадно Глядя на лик встававших предо мной Узорчатых палаццо. С безотрадной, Суровой скорбью памяти немой Гляделся в волны мраморный и хладный, Запечатленный мрачной красотой, Их старый лик, по-старому нарядный, Но плесенью подернутый сырой… Я плыл в Риальто от сиявших ярко Огней на площади святого Марка, От праздника беспутного под звон Литавр австрийских… сердцем влекся в даль, Туда, где хоть у волн не замер стон И где хоть камень полн еще печалью! 7 Печали я искал о прожитом, Передо мной в тот день везде вставала, Как море, вероломная в своем Величии La bella. Надевала Вновь черный плащ, обшитый серебром, Навязывала маску, опахало Брала, шутя в наряде гробовом, Та жизнь, под страхом пытки и кинжала Летевшая каким-то пестрым сном, Та лихорадка жизни с шумно-праздной И пестрой лицевою стороной, Та греза сладострастья и соблазна, С подземною работою глухой Каких-то сил, в каком-то темном мире То карнавал, то Ponte dei sospiri. 8 И в оный мир я весь душой ушел, — Он всюду выжег след свой: то кровавый, То траурный, как черный цвет гондол, То, как палаццо дождей, величавый. Тот мир не опочил, не отошел… Он в настоящем дышит старой славой И старым мраком; память благ и зол Везде лежит полузастывшей лавой: Тревожный дух какой-то здесь живет, Как вихрь кружит, как вихрь с собой уносит; И сладкую отраву в сердце льет, И сердце, ноя, неотступно просит Тревожных чувств и сладострастных грез, Лобзаний лихорадочных и слез. 9 Я плыл в Риальто. Всюду тишь стояла: В волнах канала, в воздухе ночном! Лишь изредка с весла струя плескала, Пронизанная месяца лучом, И долго позади еще мелькала, Переливаясь ярким серебром. Но эта тишь гармонией звучала, Баюкала каким-то страстным сном, Прозрачно-чутким, жаждущим чего-то. И сердце, отозвавшись, стало ныть, И в нем давно нетроганная нота Непрошенная вздумала ожить И быстро понеслась к далекой дали Призывным стоном, ропотом печали. 10 Тогда-то ярко, вольно разлилась Как бы каденца из другого тона, Вразрез с той нотой сердца, что неслась Печали ропотом, призывом стона, Порывисто сверкая и виясь, Божественной Италии канцона, Которая как будто родилась Мгновенно под колоннами балкона, В час ожиданья трепета полна, Кипенья крови, вздохов неги сладкой, Как страстное лобзание звучна, Тревожна, как свидание украдкой… В ней ритм не нов, однообразен ход, Но в ней, как встарь, вулкана жизнь живет. 11 Ты вырвалась из мощного вулкана, Из груди гордым холмом поднятой, Широкой, словно зыби океана, Богатой звука влагою густой И звонкостью и ясностью стеклянной, И силой оглушительной порой; И ты не сжалась в тесный круг избранный, А разлилась по всей стране родной, Божественной Италии канцона! Ты всем далась — от славных теноров До камеристки и до ладзарона, До гондольеров и до рыбаков… И мне, пришельцу из страны туманной, Звучала ты гармонией нежданной. 12 К нам свежий женский голос долетал, Был весь грудной, как звуки вьолончели; Он страстною вибрацией дрожал, Восторг любви и слезы в нем кипели… Мой гондольер всё ближе путь держал К палаццо, из которого летели Канцоны звуки. Голос наполнял Весь воздух; тихо вслед ему звенели Гитарные аккорды. Ночь была Такая, что хотелось плакать — много И долго плакать! Вод сырая мгла, Вся в блестках от лучей луны двурогой, Истому — не прохладу в грудь лила. Но неумолчно северная нота Все ныла, ныла… Это было что-то 13 Подобное германских мастеров Квартетам, с их глубокою и странной Постройкою, с подземной, постоянно Работающей думой! Средь ходов Веселых, поражающих нежданно Таинственною скорбью вечный зов В какой-то мир, погибший, но желанный; Подслушанная тайна у валов Безбрежного, мятущегося моря, У леса иль у степи; тайный яд Отравы разъедающего горя… И пусть аккорды скачут и звенят, Незаглушим в Бетховена иль Шпора Квартете этот вечный звук раздора.