Страница 10 из 28
КОБЗАРИ
Умирают слепые у нас трубадуры На несчастной, кровавой Украйне, Не услышать из рокота скорбной бандуры Нам священные прадедов тайны. Не расспрашивай, детка, зачем на Украйне Православной теперь преисподня И бесчинствуют всюду безбожные Каины, – Это воля, должно быть, Господня. Расскажу тебе лучше, как померли двое, Двое нищих в степи кобзарей. Величавее участь навряд ли и в Трое Была роком сраженных царей. Это в лютую зиму двадцатого рока Приключилось в голодной степи. Два седые и дряхлые ползли пророка, Беспризорны и оба слепы. Бесполозен, уныловолнист и безбрежен Был покров на земной плащанице. Разгромленный за холмами спрятался Нежин, И зловещие черные птицы, Воронье всё да галочье, каркали жутко На свистящих ивовых метелках, Да метелицы их покрывали для шутки Покрывалом в ледяных иголках. Далеко до Ильи, до святого Миколы, Как до гроба Господнего пальмы, Запорошены тропы, сады, частоколы, Замирают заветные псальмы. И лампаду рассеянной братьи Христовой Обнищалый убрал монастырь, Обессиленный жизнью голодносуровой, Их покинул малышповодырь. Но идут они, жалкие, старые шляхи Позабытые ищут клюкой, И давно уж под рваною свитой рубахи У них нет и котомки с мукой. Были люди приветливей в годы Мамаевы, Милосердней был лютый Батый, И теперь уж не слушают псальму Почаева И про Лазаря голос святый. Без надежды идут они третии сутки К златоглавого Киева Лавре. Ни жилья, ни дымка, ни чугунки погудки, Только ветер бряцает в литавры, Да над павшей кобылкой орлычернокрыльцы С клокотаньем снимаются в танце, Да клыками блестящими в пенистом рыльце Заскрежещут волкисироманцы. И идут они тихо, и плачут неслышно, На щеках замерзает слеза, И спивают всё громче, чтоб слышал Всевышний, И рыдает в сугробах кобза. Надвигалась на вечную ночь псалмопевцев И земная, недолгая ночь, И присели они у шелковых деревцев, Побросав свои торбочки прочь. И запели они, на бандуре играя, Выгравая земную печаль, И забыли про горе и голод, спивая, И про путь в бесконечную даль. И как солнце громадное с черной звездою, На груди их сияли кобзы, И алмазной была перевита слюдою Борода их от горькой слезы. А метелицы с облаков черных ромашки Обрывали, пушистые, белые, И на рваные свиты соткали рубашки И на руки их обледенелые. И сидели они, как святые из мрамора, И недвижными стали персты, Только души неслися их вещие за море, Далеко от последней версты. Уносились на паперть они белоснежную Иисусова монастыря, Где когдато душа зародилась безбрежная, До неволи земной кобзаря. Только пальцы зачемто стеклянные вьюги Пробегают еще по струнам, И таинственный изза серебряной фуги Слышен голос, понятный лишь нам. И всё выше вздымались по степи сугробы, И еще не погасла заря, Как навеки сокрылись в алмазовом гробе Два прозревших в раю кобзаря.СУМЕРКИ
Окровавленные закатом крыши. Малиновый по холмам воротник. В оранжевой эмали реют мыши, И гдето песен плещется родник. Ave Maria слышится всё тише, И далеко умчался мой двойник, Ракетою взвивается всё выше Он в бездну синюю, – а я поник. Я с сердцем, беспощадно сжатым в клещи, Сижу, в безбрежность устремляя взор, И кажется мне в раскаленной пещи Уже сгорающим земной позор, И голос родины, такой зловещий, Не слышится изза потухших гор.АГРАФ
Меж пиний почерневшими кораллами Аквамарины дремлющих долин. Меж сердоликами червонноалыми Пылающий спускается рубин. И тихотихо черными кинжалами Грозятся кипарисы у вершин. Цикады оглашенными хоралами Царя мирских напутствуют глубин. Ты руку подняла и, тоже алая, С восторгом вдруг произнесла: Смотри! И мысль явилась у меня удалая: В аграф, какой не видели цари Микен, собрать сокровища немалые Вечерней Эос. Вот они. Бери!