Страница 5 из 40
Сейчас, через сто пятьдесят лет после происшедшего, трудно восстановить с точностью, что послужило первым толчком к принятию каждой из декабристок решения обречь себя на добровольное изгнание. Подвижничество во имя любви? Супружеский долг? Чувство справедливости? Сострадание к ближнему? О многом можно только догадываться. Бесспорно одно: в 1826 г. эти женщины оказались в трудном положении. Переписка Александрины Муравьевой, воспоминания Марии Волконской, другие документы той поры показывают полную неосведомленность жен в делах мужей. Женщины, уделом которых в то время была семья, и не подозревали о существовании тайных обществ, о том, что их мужья участвовали в заговоре против царя.
Правда, Михаил Бестужев пишет, будто сестре декабриста Торсона, «очень умной девушке, были известны дела Общества».[38] Полина Гебль-Анненкова вспоминает, что примерно за месяц до восстания декабристов она узнала о готовящемся заговоре из бесед молодых людей, собиравшихся в доме Анненкова. «Это, конечно, меня сильно встревожило и озаботило и заставило опасаться за жизнь обожаемого мною человека, так что я решилась сказать ему о моих подозрениях и умоляла ничего не скрывать от меня. Тогда он сознался, что участвует в тайном обществе и что неожиданная смерть императора может вызвать страшную катастрофу в России, и заключил свой рассказ тем, что его наверное ожидает крепость или Сибирь. Тогда я поклялась ему, что последую за ним всюду».[39]
Однако было бы наивно требовать от продавщицы модного магазина, приехавшей в Россию всего лишь за два года до 14 декабря, понимания сущности и причин движения декабристов. П. Гебль слепо доверяла любимому человеку. И вообще это был тот этап общественного движения в России, когда женщины формально не участвовали в нем, хотя некоторые из них и начинали уже переходить к непосредственным практическим действиям. В «Алфавите декабристов» значатся две женщины: сестры Рукевич, Корнелия и Ксаверия. Когда их брата, М. Рукевича, арестовали по делу «Общества военных друзей» в Белостоке, они скрыли и уничтожили все бумаги общества, за что поплатились заключением в монастырь (Корнелия провела там шесть месяцев, Ксаверия — год).
Позже, в 30—40-х годах, в кружках Станкевича и Герцена женщины начнут выступать уже не просто как жены и сестры, а как самостоятельные личности, что будет предвосхищением их активного участия в революционной борьбе 60—80-х годов, вплоть до превращения в лидеров движения (Софья Перовская, Вера Фигнер и др.). До того этапа женского самосознания было еще далеко, но своими корнями он уходит в декабристские годы.
Вероятно, у каждой из уезжавших в Сибирь женщин были свои особые аргументы, не всегда ясные нам до конца. О Марии Волконской мы можем сказать больше благодаря ее воспоминаниям.
Широко известные и популярные «Записки княгини Марии Николаевны Волконской» (неоднократно переиздававшиеся) написаны на склоне лет женщиной, прошедшей через 1825 год, через сибирскую каторгу. Разумеется, Волконская 50-х годов не та, что была в 1826-м. И все же, делая известную поправку на «повзросление», мы можем представить, как поняла и восприняла восстание декабристов 20-летняя женщина, выросшая в высокообразованной среде, воспитанная в духе свободомыслия, свойственного семье Раевских. Прожив первый и единственный до ареста Волконского год в замужестве при духовной разобщенности с мужем, Мария Николаевна узнала о целях и планах тайного общества, когда Сергей Григорьевич находился уже в Петропавловской крепости. Рассказывая детям и внукам о своем отъезде в Сибирь, Мария Волконская неоднократно подчеркивает полнейшую бескорыстность, идеализм движения декабристов, что произвело на нее сильнейшее впечатление. «Действительно, — пишет она, — если даже смотреть на убеждения декабристов как на безумие и политический бред, все же справедливость требует признать, что тот, кто жертвует жизнью за свои убеждения, не может не заслуживать уважения соотечественников. Кто кладет голову свою на плаху за свои убеждения, тот истинно любит отечество, хотя, может быть, и преждевременно затеял дело свое».[40] Как на истинного патриота, героя, а не просто страдальца смотрит Волконская на осужденного мужа. И эта вера делает непоколебимым ее решение следовать за ним в Сибирь.
Декабристки получили воспитание, составленное из редких элементов. Прежде всего в его основе лежало уважение к гуманистической традиции XVIII в. Ведь те же учителя, что обучали будущих декабристов, толковали юным девицам о Вольтере, Руссо, Гёте… Как ни далека были женщины 1820-х годов от понимания декабристских идеалов и участия в заговоре, задолго до 14 декабря они стали как бы соучастницами мужчин в освобождающем просвещении.
Помимо уважения к гуманистическим просветительным традициям XVIII столетия, дворянское воспитание внушало христианские идеи любви и всепрощения, верность старинным устоям. Власть, конечно, приветствовала эту выгодную для нее идеологию. Но тем труднее было ей, когда молодые женщины, ссылаясь на основы христианской морали, защищали свое право на участие к «падшим». Испокон веков, даже в эпохи полного порабощения женщины, христианское подвижничество и благотворительность были двумя сферами деятельности ее вне семьи.
Как известно, «гроза двенадцатого года», ставшая эпохой в жизни России, явилась значительным этапом в формировании декабристской идеологии. Марии Раевской, будущей жене декабриста Волконского, дочери прославленного генерала, героя 1812 г., было тогда только семь лет; Елизавете Коновницыной (будущей Нарышкиной), дочери другого героя Бородинского сражения, едва минуло одиннадцать. Но дочери и младшие сестры участников Отечественной войны вместе со всеми пережили то время особого подъема национального самосознания и патриотизма, под влиянием которого складывались их понятия о чести, любви к родине.
Заложенные в детские и юношеские годы нравственные принципы дали о себе знать в трудную минуту жизни. Конечно, женщины, жившие в ту пору скорее сердцем, чем разумом, заботились прежде всего об облегчении участи близких, уповая при этом на волю божью и милосердие государя. Справедливости ради следует отметить, что и сами дворянские революционеры в большинстве своем не смогли преодолеть этот искус: сидя в Петропавловской крепости, многие из них возлагали надежды на бога и царя, и мало кто разгадал игру Николая I во время следствия.
Декабризм оказал глубокое нравственное влияние на женщин, раскрыл их лучшие душевные качества, пробудил готовность к самопожертвованию, мужество, энергию, показал, что они обладают неисчерпаемым запасом любви и участия. Женщины еще не были борцами в нашем понимании этого слова, и, наверное, их главная сила заключалась в терпении. Когда идешь на самое рискованное дело сознательно, представляешь заранее (или по крайней мере должен представлять) ответственность за совершенное и соразмеряешь свои силы с тем вполне реальным наказанием, которое может обрушиться на тебя. Страдать за другого значительно труднее…
В Центральном государственном архиве Октябрьской революции среди рукописей библиотеки Зимнего дворца хранятся донесения князя А. Н. Голицына Николаю I.[41] В 1825–1826 гг. князь состоял членом Следственного комитета по делу декабристов, и донесения как раз касаются этого дела.
«21 октября 1826 г.
Барон Альбедиль просит, если Ваше величество позволит чтобы княгиня Софья Волконская посетила Таврический дворец. Императрица Александра обещала ей добиваться этого позволения. Княгиня Волконская хочет уехать завтра, вот почему я испрашиваю сегодняшний вечер».
На донесении Голицына, написанном по-французски, царь пишет по-русски: «Да! И пусть врет там, что хочет».
Софья Волконская — сестра декабриста, жена министра двора, из старинного аристократического рода. Николай не может ей запретить свидание с императрицей, хотя знает, что речь пойдет о брате и желании Марии Волконской отправиться к мужу в Сибирь.
38
Воспоминания Бестужевых. М. — Л., 1951, стр. 131.
39
Воспоминания Полины Анненковой. С приложением воспоминаний ее дочери О. И. Ивановой и материалов из архива Анненковых. М., 1929, стр. 61.
40
Записки княгини Марии Николаевны Волконской (в дальнейшем: М. Н. Волконская. Записки). Спб., 1904, стр. 46. В книге использованы два издания «Записок»: 1904 г. с предисловием М. С. Волконского и 1914 г. (книгоиздательство «Прометей» Н. Н. Михайлова) с биографическим очерком и примечаниями П. Е. Щеголева.
41
ЦГАОР, ф. 728, оп. 1, ед. хр. 1419, л. 5–7.