Страница 9 из 35
– Ба! – воскликнул Анахо. – Иногда ты кажешься мне самым большим глупцом из всех существующих.
Он резко отвернулся и стал смотреть на море. Но Рейт знал, что Анахо иногда мучило неосознанное и неприятное чувство.
Корабль осторожно подошел к усыпанному ракушками выступу скалы и бросил якорь. Капитан отправился в шлюпке на остров. Пассажиры видели, как он разговаривал с группой мужчин со строгими лицами и белой кожей; с головы до пят они были абсолютно голыми.
Достигнув соглашения с островитянами, капитан возвратился обратно на корабль. Через полчаса к судну подошли два лихтера. Заработала лебедка. На борт подняли тюки с шерстью и бухты канатов, другие же тюки и ящики перегрузили в лихтеры, и уже через два часа после прибытия в Гозед корабль поднял якорь и отправился дальше.
После ужина пассажиры сидели на палубе возле кормовой надстройки и разговаривали под фонарем о жителях Гозеда и об их религии. Вал Дал Барба, жена Пало Барбы и мать Хейзари и Эдвы, считала весь этот ритуал несправедливым.
– Почему на пляж не идут мужчины и не становятся «Отцами богов»?
Капитан засмеялся:
– Мне кажется, что такая честь все-таки должна сохраняться за дамами.
– В Мургане такого бы не произошло, – заявил купец. – Мы отчисляем священникам высокий налог, и они берут на себя всю ответственность за удовлетворение божеств. И нам совершенно не нужно переживать подобных неудобств.
– Эта система ничуть не хуже всех остальных, – высказал мысль Пало Барба. – В этом году мы присоединились к Пансогматическому Гнозису. Эта религия при всем прочем не забывает и о себе.
– Во всяком случае, мне она нравится больше, чем Тутелания, – сказала Эдва. – Нужно лишь продекламировать священные стихи, и на целый день ты свободна.
– Тутелания была беспросветной скукой, – добавила Хейзари. – Все время нужно было что-то учить наизусть! А эти ужасные собрания душ! Мне тоже Пансогматический Гнозис нравится больше.
Дордолио высокомерно засмеялся.
– Значит, вы предпочитаете не определяться с религией раз и навсегда? Должен сказать, что я и сам склоняюсь к этому направлению. Доктрина Йао ведь тоже является верованием до определенной степени. Или, другими словами, внутри общества каждый имеет возможность определиться так, чтобы следуя циклу, смог полностью испытать всю теопатию в полном объеме.
Анахо все еще никак не мог окончательно успокоиться от сравнения Рейта и посмотрел на палубу.
– Ну, а что думает по этому поводу Адам Рейт, выдающийся этнолог? Какие теософические воззрения он может нам изложить?
– Никаких, – ответил Рейт. – Или, в лучшем случае, очень скудные. Мне кажется, что человек и его религия – это одно и то же. В жизни всегда имеют место неизвестное и непонятное. Каждый человек проецирует на белый экран черты собственного мировоззрения. Свое происхождение он осмысливает, исходя из своего собственного поведения и волеизъявления. Верующий человек, излагая свою религию, объясняет, по сути дела, самого себя. Если же ему возражает фанатик, он чувствует себя обиженным во всем своем существовании и реагирует очень резко.
– Интересно, – заявил толстый купец – А атеист?
– Он может не проецировать картины. Он воспринимает космические тайны такими, какими они есть и не видит необходимости надеть на них более или менее человеческую маску. В остальном же, конечно, отношения между человеком и образом, в который он облачает неизвестное, чтобы было удобнее манипулировать, весьма показательны.
Капитан поднял бокал с вином, посмотрел на него и выпил до дна.
– Может, ты и прав, – сказал он. – Но никто из-за этого переделывать себя не будет. Я познакомился с массой людей. Я ходил под башнями дирдиров, бродил по садам синих кешей и знаю города вонков. Я знаю эти народы и их человеческих союзников. Я объездил все шесть континентов Чая. Я подружился с тысячами людей, любил тысячи женщин, убил тысячи врагов. Я знаю йао, бинтов, валалукианцев, шемолеев, степных кочевников, маршевых людей, островитян, каннибалов из Раха и Кослована. Я вижу их отличия и схожесть. Все в своем существовании стремятся получить как можно больше выгод, но, в конце концов, все умирают. А уже там никто не может быть лучше другого. Мой собственный бог? Это добрый старый «Варгаз»! Конечно, Адаму Рейту известно, что мой корабль – это я сам. Если мой корабль со стоном и скрипом борется со штормом, я страдаю вместе с ним и скриплю зубами. Если мы скользим по спокойному морю под розовой и голубой луной, я играю на флейте и надеваю на голову красную повязку. Я и мой корабль – мы служим друг другу. И если в один прекрасный день «Варгаз» пойдет на дно, я утону вместе с ним.
– Браво! – воскликнул Пало Барба – человек шпаги, который, впрочем, выпил слишком много вина. – Я тоже в это верю!
Он высоко поднял меч, так что свет фонаря отражался на стальном лезвии.
– То, что для капитана представляет корабль, для меня – вот этот меч.
– Отец! – воскликнула его дочь Эдва. – А мы тебя всегда считали рассудительным пансогматиком!
– Пожалуйста, убери отсюда меч, – сказала Вал Дал Барба, – иначе в своем воодушевлении ты отрубишь кому-нибудь ухо.
– Что? Я? Старый опытный фехтовальщик? Каким образом? Ну, хорошо, если ты так считаешь… Я отложу меч, чтобы выпить следующий стакан вина.
Таким образом они разговаривали еще долго. Дордолио прошелся по палубе и подошел к Рейту.
– Меня удивляет, – снисходительно произнес он, – что кочевник может так изысканно и точно выражать свои мысли.
Рейт улыбнулся Трезу.
– Кочевники не обязательно должны быть дураками.
– Ты меня удивляешь. В какой степи твоя родина? К какому племени ты принадлежишь? – спросил Дордолио.
– Моя степь находится очень далеко. А племя мое рассеяно во всех направлениях. Дордолио задумчиво подергал себя за усы.
– Дирдир-человек уверен, что ты страдаешь потерей памяти. А Принцессе Голубых Йадов ты рассказывал, что ты, будто бы, человек с другой планеты. Молодой кочевник, который знает тебя лучше всех, молчит. А я, между прочим, очень любопытен.
– Значит у тебя активный дух, – заметил Рейт.
– Да, конечно. Я хочу задать тебе абсурдный вопрос. Считаешь ли ты себя сам человеком с другой планеты? Рейт засмеялся.
– Здесь для ответа имеются четыре возможности. Если я действительно с другой планеты, то я могу сказать «да» или «нет». То же самое я могу сказать, если я не прилетел с другой планеты. В первом случае могут возникнуть неприятности, во втором – затрагивается мое достоинство, в третьем – это просто глупость, а в четвертом – могла бы возникнуть такая ситуация, которую ты сам счел бы ненормальной. Так что вопрос, как ты сам выразился, абсурдный.
Дордолио сердито теребил бороду.
– Значит, ты принадлежишь к Культу? Это мое предположение.
– Кажется, нет. Но о каком Культе ты говоришь?
– О Культе Кающихся Беглецов, разрушившем два наших прекрасных города.
– Я склоняюсь все-таки к мысли, что это сделала какая-нибудь другая сила.
– Все равно. В любом случае, нападение было вызвано Культом.
Рейт покачал головой.
– Мне это непонятно. Враги разрушают ваши города, но ваше негодование и горечь направляются не против этих врагов, а против довольно серьезных и рассудительных представителей вашего же собственного народа. Мне кажется, что вы идете на поводу эмоций. Я ничего не знаю о вашем Культе. Но что касается места моего рождения – тут я предпочитаю потерю памяти.
– Но тем не менее, ты всегда придерживался четко определяемых мнений.
– Ну ладно. Что бы ты сказал, если бы я стал утверждать, что я действительно прибыл с далеких планет?
Дордолио сжал губы и посмотрел вверх на фонарь.
– Об этом я еще не думал. Во всяком случае, это страшная идея: старая планета с людьми.
– Почему же страшная?
Дордолио неуверенно засмеялся.
– У человечества есть плохая сторона, которая похожа на камень, спрессованный в определенную форму. Верхняя часть, направленная к солнцу и обдуваемая воздухом, чистая. Но если под него заглянуть, то там оказывается грязь, копошатся насекомые… Мы, урожденные йао, знаем это очень хорошо. Ничто не сможет завершить Эвайлию. Но хватит об этом! Ты действительно решил ехать с нами в Кат? Что ты собираешься там делать?