Страница 21 из 72
Дуглас взял бутылку бренди и налил себе и жене.
— Я много думал об этом, Алекс, и, клянусь, не могу вспомнить никого, кто ненавидел бы меня с такой силой. Все это кажется мне таким театральным: месть, выстрелы… Если нити тянутся к Жоржу, могу сказать, что действительно встречался с, ним несколько раз после восемьсот третьего года, когда мы оставили его в Этапле. Поскольку ему не удалось убить Наполеона, он обратил свой взор на его генералов и сподвижников и расправился с шестерыми еще до сражения при Ватерлоо. Но все это было пятнадцать лет назад, Алекс. Пятнадцать лет! Он умер как раз после Ватерлоо, в начале восемьсот шестнадцатого года.
— Когда мы узнаем, есть ли у него дети?
— Надеюсь, скоро.
— Я вот тут подумала, Дуглас. Помнишь ту миссию, с которой тебя отправили во Францию в начале восемьсот четырнадцатого года? Ты все твердил, что это не опасно и что тебе поручили переправить кого-то в Англию.
Дуглас вдруг словно стал моложе и принял чрезвычайно самодовольный вид.
— Ничего не скажешь, это мне удалось скрыть от тебя.
— Кто это был, Дуглас?
— Джентльмен, обеспеченный и предложивший военному министерству достаточно ценную информацию, чтобы заслужить безопасное убежище в Англии. Я поклялся никогда не выдавать его имени.
— Значит, у него не было причин ненавидеть тебя?
В конце концов ты его спас.
— Совершенно верно.
— Скажи, Жорж имел какое-то отношение к человеку, которого ты привез из Франции?
— Милорд, сейчас очередь Реми дежурить.
Дуглас едва не уронил свое бренди, но тут же круто развернулся, сунув руку в карман, где лежал пистолет.
Однако никого не увидел, кроме стоявшего на пороге Уилликома.
— Какого черта вы появляетесь как из-под земли?
Господи, Уилликом. Я же мог пристрелить вас!
— Но сначала нужно услышать мои шаги, а это, смею сказать, почти невозможно, потому что я скольжу, как тень, в истинной манере Холлиса. Осмелюсь также заверить, что, почувствуй вы мое присутствие, все ваше существо было бы наполнено теплом и сознанием собственного благополучия. Поэтому вы никогда не пристрелили бы меня, милорд.
— Вы правы, Уилликом, — улыбнулась Александра. — Даже Холлис не смог бы передвигаться более бесшумно, чем вы. Где расположился Реми на ночь?
— Он бродит, миледи, повсюду, от чердака до подвала, и добирается до конюшни. Маячит в тени, прочесывая дорожки, и даже заглядывает в парк.
Видит и слышит все. Поверьте, милорд, он стоит каждого пенни, которое вы ему платите.
— Что же, звучит ободряюще. Уже поздно, Уилликом.
— Да, милорд. Простите, вы узнали что-нибудь о злодее, замышляющем укоротить вашу жизнь?
— Пока еще нет. Ложитесь спать, Уилликом.
Когда Уилликом осторожно выбрался из библиотеки, прикрыв за собой дверь, Дуглас повернулся к жене:
— Я уже говорил тебе, что сегодня ты выглядела на редкость привлекательно, если не считать, что твои груди были выставлены на обозрение каждого лондонского распутника.
Александра кокетливо посмотрела на него из-под ресниц:
— До чего же хорошо иметь мужа, который все еще замечает твои… как бы это выразиться, самые выдающиеся достоинства.
— Тут нет ничего смешного, Александра. Я был вынужден удалиться в игорную комнату, боясь, что выхвачу пистолет и пристрелю каждого развратника, который посмел раздевать тебя взглядом.
Жена улыбнулась, обняла его, приподнялась на цыпочки и пробормотала, едва касаясь губами его щеки:
— Ты видел, какой неотразимой была Корри сегодня вечером? То платье, которое ты ей выбрал, очень ей шло.
— Ну разве не поразительно? А я считал, что она совсем плоскогруда. Боюсь только, что она тоже выставила себя напоказ. — Губы Дугласа недовольно сжались. — Я сказал ей и мадам Журден… Немедленно прекрати смеяться, Алекс, или я заставлю тебя об этом пожалеть!
— Я понятия не имела, Дуглас, что она такая хорошенькая. И настолько приветливая, что даже злейший враг не устоит перед тем, чтобы не улыбнуться ей.
— Да кому это интересно? Пойдем в спальню. Я старый человек, а часы только что пробили полночь. На мою долю осталось так мало чудес…
— И не говори, — посочувствовала жена, беря его под руку.
Весьма немногие мужчины способны оставаться спокойными, когда женщина указывает им на вполне очевидные истины.
— Ты, Джеймс Шербрук, — болван стоеросовый.
Проваливай, пока я не огрела тебя кочергой по голове!
— И не подумаю.
Он едва успел поймать ее руку, прежде чем она схватилась за кочергу, и даже тряхнул негодницу как следует.
— Вы немедленно скажете мне правду, мадам. Я желаю точно знать, что произошло между вами и Девлином Монро прошлой ночью.
Корри выпрямилась, откинула голову и с привычной издевкой объявила:
— Не случилось ничего такого, что пришлось бы мне не по вкусу.
— Ты выпила слишком много крюшона, верно? Попробовав его, я убедился, что десяткам девушек предстояло прошлой ночью потерять невинность.
— Вздор У большинства девушек гораздо более крепкие головы, чем тебе кажется. Да, я выпила два стакана этого восхитительного, отупляющего мозг крюшона. Но Девлин показал себя идеальным джентльменом. Слышишь? Идеальным. Кстати, может ли вампир быть джентльменом? Впрочем, не важно. Главное, что я согласилась сегодня днем покататься с ним в парке.
Ровно в пять, если не будет дождя, хотя, судя по всему, дождь будет.
Джеймс отступил, боясь, что сейчас схватит ее, перекинет через колено и снова отшлепает, хотя при таком количестве нижних юбок она вряд ли что-то почувствует.
— Сколько на тебе нижних юбок?
— Что?
— Сколько нижних юбок под этим платьем?
— Погоди… дай подумать… — Корри постучала кончиком пальца по подбородку. — Панталоны, сорочка, знаешь, она доходит почти до колен. Из мягкого белого муслина, с кружевом по вырезу… что с тобой? Почему у тебя глаза разгорелись? Ты спросил…
— Только о юбках. Ни о чем больше. Ради Бога, Корри, прекрати рассуждать о панталонах, а также о белых муслиновых рубашках! Болтать о таких вещах, да еще в присутствии мужчины!
— Согласна, поскольку не слишком хочу знать, что ты носишь под брюками. Так о чем это мы… ах да. Всего одна фланелевая юбка, чтоб сохранять меня в подогретом состоянии, хотя на улице и без того жарко. Поверх нее четыре полотняных плюс очень миленькая батистовая. И если ветер поднимет подол моего платья, даже самые строгие ревнительницы этикета увидят, что под ним я достаточно строго одета. А вот насчет того, что подумают джентльмены, скажешь мне ты. Ну вот, доволен? Какого черта тебе понадобилось знать о моих юбках?
— Ты мне больше нравилась в бриджах. Тогда я точно знал, что с тобой делать. И какая ты на самом деле…
— Это еще что значит?
— Я мог ясно видеть твою попку. Ну… не совсем: чертовы бриджи вечно отвисали сзади.
Они сидели в гостиной. Дядя Саймон корпел над бумагами в кабинете, не более чем в двадцати футах от них, а вот тетя Мейбелла… Господи, да она наверняка подслушивает под дверью!
— Не смей рассуждать о моей попке, Джеймс! Это неприлично!
— Ты права, и я извиняюсь.
— И пожалуйста, забудь о моих бриджах. Ты и без того вечно над ними подтруниваешь. Лучше скажи, тебе нравится мое платье? Его выбрал твой отец. Белоснежное, можно сказать, девственное.
— Еще немного побудешь в обществе Девлина Монро, и в твоей голове не останется ни одной невинной мысли. Не говоря уже обо всем остальном.
— Теперь ты обвиняешь меня в том, что я раздевалась перед мужчиной, которого едва знаю, и стаскивала одну задругой чертовы нижние юбки?!
— Я видел, как ты пила крюшон. Опасная штука и совсем не подходит для молодых леди. И ты дважды вальсировала с ним, Корри. Твоя тетушка не должна была позволять такое.
— Она в это время флиртовала с сэром Артуром. Я увидела, что ты прекрасно проводишь время с мисс Лоример, которая, по словам тетушки, считается лучшей партией в Лондоне. Ну не жалость ли, что она появилась в тот самый момент, когда приехала я? Тебе она понравилась, Джеймс?