Страница 72 из 81
Границы владений обычно «маркируются» запахами особых желез. Делают задиры на деревьях, поливают на границе мочу, что означает недвусмысленное заявление всем и вся, чтобы тут никакого гостеприимства не ждали. Злые косули особенно щепетильны: требуют от нарушителей сатисфакции. Лось – добряк и терпит посетителей спокойно, лишь лосиха в первое время после отела не выносит соседей.
Но есть у оленьего семейства и места, так сказать, общественного пользования. Не говоря уже о тропах, по которым ходят все, у кого в этом необходимость, и водопоях, где встречи самые разнообразные и неожиданные. Есть места особого назначения – солончаки.
Превращение всеядных археомериксов в оленей-диетиков удалось не без некоторого ущерба: в растениях не хватает натриевых солей. Именно по этой причине все травоядные неудержимо стремятся на солончаки. Если таковой есть поблизости, на него наведываются по нескольку раз в день, но если путь дальний, до 10-15 километров, олени остаются на солончаках подолгу.
Пуду – самые крохотные из оленей, меньше их только некоторые оленьки. Пуду два вида: один обитает в Боливии и Чили, второй – в Эквадоре. Рост эквадорского пуду не больше 35 сантиметров.
Забавную картину субординации внутри оленьего семейства можно наблюдать на солончаках. Представьте: на несколько десятков гектаров прекрасной местности солончак (или солонец) один. И на нем два матерых лося. Пришли благородные олени. Увидев лосей, в нерешительности остановятся. Будут томиться в сторонке, ожидая, когда лоси уйдут. Те, конечно, не торопятся «населиться» и даже не снисходят до внимания к пришедшим. Но вот лоси ушли, олени заняли место, и тут приближается небольшое стадо косуль. Вся сцена повторится вновь, теперь уже с новыми участниками.
Соляной голод – жестокий голод. Он гонит оленей из надежно укрытых мест на берега морей пить невкусную морскую воду, заставляет выискивать гари с остатками золы, наледи с едва приметной примесью солей, минеральные источники.
Лось втягивает в себя жидкую солоноватую грязь болот, иногда по целому часу без роздыха – велик ли в ней процент соли! – и после запивает такое лекарство чистой водой. Северный олень, у которого долгую зиму рацион очень скудный, а вместо воды – снег без всяких соляных примесей (замороженный дистиллят!), вынужден поедать леммингов, птенцов, яйца, рыбу (а как ее поймаешь?), мышей, глодать сброшенные рога. Важенка иногда даже обкусывает рожки у олененка.
Жизнь животных взаимосвязана. Куропатка бесстрашно суетится возле ног копающего в глубоком снегу северного оленя, и это помогает добраться до земли, где и ей есть что поклевать. Благородный олень ходит кормиться тонкими ветками к плотинам бобров, и те это терпят. Лось позволяет вороне выбирать со своей спины линялую шерсть для гнезда. Это избавляет его от излишнего чесания о деревья.
Оленя ноги кормят. Они не умеют хватать, рвать, но способны преодолевать расстояния. Кто в горах, у того два боковых пальца (паноготки) растут высоко и земли не касаются: так удобнее ходить, по горным склонам. Кому приходится иметь дело со снегом и болотами, у того копыта широко раздвигаются, а паноготки приближены к основным копытам – служат дополнительной опорой. У северных оленей, для которых снег и расстояния уготованы самые изрядные, под копытом еще и подушечка из жестких волос.
Бухарский олень может прокормиться в любое время года на территории небольшой, уходить недалеко его заставляют лишь паводки. Мунтжаки тоже не стремятся в дальние путешествия. Кочевки кабарги ограничены обычно пятью километрами.
При первых снегопадах стада северных оленей начинают поход под защиту гор и лесов. Из тундры – в тайгу, с севера – на юг. Идут проторенными за века путями. Поднимаются в высокогорья, где меньше снега. (Кавказские олени, наоборот, спускаются с гор, где похолодней, в долины.)
Идут в погоне за летом. Скорость такая же, как и у надвигающейся зимы. Месяц-два длится переход, если зима не торопится, а бывает, что за сутки проходят больше сотни верст. В Арктике и Субарктике осенний поход их 500-750 километров, но чем южнее, тем миграции короче. В пути стараются держаться против ветра (чтобы вовремя почуять запахи опасности). Если вдруг оттепель, то день уходит на отдых и кормежку, а идти приходится ночью, когда снег замерзнет коркой.
Весной направляются обратно, лишь только почуют начало тепла. Самки неудержимо стремятся к местам отела, самцы следуют неторопливо сзади. Но не только зима бывает причиной миграции. В 1951 году в засуху из Беловежской Пущи ушли в Польшу косули.
Олени приносят вред! Они обламывают вершины молодых деревьев, ветви, сдирают со стволов кору. Они не прочь отведать продукцию сельского хозяйства.
Лоси уродуют посадки сосен.
Косули грызут осину, и от этого в ней возникает сердцевидная гниль.
Если зверей слишком много, потрава не возмещается ростом деревьев.
Но тысяча гектаров может безо всякого ущерба для своей флоры прокормить 10 благородных оленей. На одном гектаре тундры не во вред никому может прожить один северный олень. Поэтому человеку нет никакого смысла оставаться на Земле одиноким. Поэтому меры приняты. Почти все виды охоты, описанные выше, запрещены. Охотничьи хозяйства служат не для истребления, а для сохранения зверей. В парках, лесопарках и других местах культурного ландшафта оленям созданы условия для размножения и жизни.
И вот некоторые результаты.
В РСФСР в двадцатые годы лосей осталось немного – наверное, лишь несколько тысяч. Теперь их в СССР более шестисот тысяч. В Швеции – 120 000, в Канаде – 300 000. В Швеции, чтобы не было ущерба лесу, добывается ежегодно более 20 тысяч голов.
В 1929 году в РСФСР средняя плотность популяции косуль в местах обитания составляла 0,67 головы на тысячу гектаров. Теперь в некоторых районах на такой же площади – 50 косуль! Вред, который они наносят осинам, компенсируется их собственной ценностью.
Других цифр приводить не буду. Они менее успокоительны. Но эти обнадеживают: олени будут жить!
Самое длинношеее животное
В апреле 1901 года лондонская «Таймс» об одной зоологической сенсации писала примерно так: «В Конго живет хелладотериум».
Хелладотериумы и близкие к ним звери когда-то обитали в Европе, а в Африке – от Ливии до Трансвааля – еще совсем недавно, если судить по наскальным рисункам. Это были «жирафы», но с шеями не очень длинными. Жили и все вымерли…
И вот «Таймс» оповестила мир, что вымерли не все: губернатор Уганды Джонстон прислал зоологам в Лондон шкуру и два черепа хелладотериума. Шкуру и черепа внимательно изучили: оказалось, не хелладотериум, но зверь, близкий к нему. Назвали его «окапи».
Пигмеи бамбути в лесах Северо-Восточного Конго веками кормились мясом этого, по-ихнему, «о'апи» и одевались в его шкуры. Впрочем, последнее неточно сказано: в тропиках шкуры на одежды не нужны, там и так жарко, но красивые пояса из шкур окапи пигмеи носят. Цветом окапи бурошоколадный, а на ногах у него поперечные белые полосы очень прихотливого рисунка. У каждого зверя свой индивидуальный их порядок, и бывает, что на обеих сторонах тела полосатый рисунок не одинаков.
Большие, настоящие жирафы живут в местах более или менее открытых, в саваннах, где акации, баобабы и другие деревья растут не густо. А окапи предпочли леса тропические, непроходимые. Не стадами, а в одиночку бродят они в чаще листвы и лиан, но всегда недалеко от воды – лесных рек и проток. Воду любят, по утрам обычно купаются: с разбегу прыгают в реку. Потом на берегу долго лижут и массируют свою лоснящуюся шкуру. Язык у окапи почти в полметра длиной и шея не короткая, поэтому, занимаясь туалетом, зверь может дотянуться языком до любого места своего тела.