Клятва

МОЯ ПЕСНЯ МАРИИ КАЗАКОВОЙ

За полночь время. Ночь пуста. Пропал последний звук. Встал человек из-за куста И поглядел вокруг. Лес темный перед ним, большой. Кто б здесь его нашел? И человек глухой тропой В твою страну пошел. А ты, как детка, все забыла, Под щеку руку положила И спишь себе всю ночь. В краю лесном, в ночи тревожной Крадется кто-то осторожно, А ты и спишь всю ночь? Он вслушается — все молчит, И вновь ползет, как крот. А я стою вот здесь, в ночи, Гляжу, как он ползет. Я встану на колено. Он — Бежать? Пускай бежит. Пускай живет, пока патрон В патроннике лежит! И ты проснулась. Что ты встала? Пока совсем не рассветало, Поспи еще часок. В краю лесном, в ночи тревожной Неторопливо, осторожно Спускается курок. Ни хвои мгла, ни тень от пня У нас ему не щит. И пуля гневная моя Свой честный путь свершит. Все зашевелится вокруг, Весь мир, сырой, босой, И солнце выкатится вдруг, Омытое росой. И ты проснись. И, как бывало, К ногам откинув одеяло, Вставай, уже пора. В краю лесном, в краю тревожном Проходит парень осторожно В шестом часу утра. 1937

КОНСТАНТИНУ ПОЗДНЯЕВУ

Если выпадет так: Затрясет тебя горечь утрат, И тебе не поможет Ни друг твой, ни брат, Ни призыв площадей, Ни садов утомленных молчанье, Ни французский язык, И придешь ты и встанешь У себя, ни к чему Прикоснуться не смея, Одинокий, Как мамонтов клык в музее, Друг мой, верное дело: Раскрой тогда письма мои. В них присутствуют люди, Ты вспомни их и позови. Ремесло их сурово. Их жизнь молода и трудна. Им от женщин любимых Остались одни имена. Ведь и им открывали Ночную бесшумную дверь. Ведь и их заклинали Магическим словом: «Поверь!» И они ведь носили Годами Святая святых. Отблеск Нежных смятений В зрачках проступает у них. Вот он выйдет в полночи, Такой человек. Сядет он на еще не остывшей траве. Скажет слово, другое. Послушает, глянет во тьму. Скажет третье, послушает, И никто не ответит ему. Что же делать? Зажмуриться? Уши зажать? До рассвета метаться, метаться? Бежать? Слать проклятья, мольбу? Он в заставу идет. Проверяет патроны, Подсумок на место кладет, Вынимает часы И ложится в постель Пусть за окнами лава Соловьиных страстей Ниспадает и крошится! Он уснул. Он спокоен. Он иначе не может: Ремесло их такое. 1937

НЕНАВИСТЬ

Он перешел границу В темный, дремотный час. Пуля, скользнув в предплечье, Над сердцем ему пришлась. Светало. Дымились травы. Кустарник в тумане плыл. Его принесли к заставе. Лежал он и воду пил. Стояли мы и курили, Скупой разговор вели. Рядом с ним положили Что у него нашли: Какие-то красные волосы, Нюхательный табак (След посыпать На случай Преследованья собак), Компас, часы и деньги, Деньги моей страны. Нож, пистолет, гранаты Ладонной величины. Деревья порозовели: Слышался скрип арбы. Мокрыми гимнастерками Мы вытирали лбы. Он знал, что нам еще нужен, Что мы его не добьем, Он силился жить И слушал, Что говорят о нем. А я, я глядел на кисти Его волосатых рук, На злую татуировку, Сведенную в полукруг: Лиловые нож и крылья, Огонь, зажатый в кулак, И виденный где-то раньше Зигзагообразный знак. И я навсегда запомнил, Навек, до последних дней. Этот змеиный облик Ненависти моей! Он мне был известен с детства И книжками разъяснен, А здесь я на самом деле Увидел, Как может он Залезть под глухие листья, В зубах пронести беду… Теперь — под землей ползи он, И там я его найду! 1937

НОЧЬ НА ПЕРВОЕ МАЯ

В Большом театре уже кончалась Официальная часть. По скрипкам Прошло предчувствие, дирижер Уже поднимался над бурей мая. Знаменитый биплан с Охотского моря, Торопясь, на Красную площадь шел, На ходу приветствия принимая. В городе Горьком на углу Свердловской Мои товарищи в полном сборе. Вот скрипнули стулья, смолкает пенье, Сейчас они встанут. Под ними новый. Опрокинутый в Волгу огнями, город — Весь в ожидании, в нетерпенье. В светящейся ночи — флаги, флаги! Они напряглись и летят на север. И никому в эту ночь не спится. А мы зарядили винтовки, фляги Водой наполнили и засели Во тьме кромешной по всей границе: У пней горелых, на старых тропах, На забытых просеках, на завале — Повсюду, где только темней и глуше. Мы сидели, забыв, что давно промокли. От комаров опухли. Мы знали одно: надо слушать, слушать. Мы выросли в промахах вдохновенья, Горько расплачивались и снова Платить не хотим за мечты на ветер. Мы сидели, забыв о друзьях, о доме, О голосах на углу Свердловской, Мы не думали ни о чем на свете. На расстояньи штыка хоть крейсер Ползи, не увидишь, а видеть надо. Все надо видеть в болотных порах, В возне и кипеньи набухшей ночи. Что услышишь? А слышать надо, Расшифровать надо каждый шорох. Ходили козы, храпели травы, Восторженно бормотали птицы, Земля возилась во мгле, большая. Потом рассвело, и в стране узнали: Много убийц перешло границу В ту ночь, Но никто не дошел до мая. 1938