Страница 66 из 71
— Отец сидел на бронзовом коне… — См. выше, примеч. к с. 190. а также примеч. к № 31.
— Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями. — Внесловесная и внезнаковая коммуникация в посмертном существовании?
…пощипывая свои усы мыслями… поглаживая мыслями волосы… — Ср. в связи с гипостазированием мысли у Введенского, примеч. к № 10.
— Бровей не видишь ты отец… — См. выше, примеч. к с. 189.
— Тогда отец вынул из карманов дуло одного оружия… — Ср. тот же мотив в Некотором количестве разговоров (№ 29.6 — С той же рифмой) и «Где, Когда» (№ 32).
— После обедни… двери рая… — См. выше, с. 189.
…чепец… Потец… — См. выше, примеч. к с. 190.
…отца… превратившегося в детскую косточку. — См. примеч. к № 24.
— Эй кузнец куй! куй! / Мы в кузнице уснем. / Мы все узники, — Укажем на выразительный пример поэтики Введенского, заключающийся в организации в плане выражения семантически «рискованных» сочетаний путем паронимических повторов фрагментов текста, т. е. на уровне фонем и слогов. См. выше, примеч. к с. 190.
— Ведь это мы уже знали заранее. — Ср. выше, наши вводные замечания. Я. С. Друскин находит здесь, как и во многих других произведениях Введенского фигуру окаймления: «Последняя фраза — замыкание всей вещи и возвращение к началу, одновременно — иероглиф; сыновья спрашивают и после получения ответа узнают то, что уже знали до вопроса.»
29. Некоторое количество разговоров*
Впервые опубликовано нами: [42]. Разговор первый публиковался немного раньше: [41].
— Темник — книга толкования снов. По воспоминаниям близких поэта, существовало две редакции этого произведения, между которыми был написан Потец. Таким образом, эти редакции относят к периоду между 1936 и 1938 гг. (годом написания Ёлки у Ивановых). От первой редакции до нас дошел лишь фрагмент третьего Разговора о воспоминании событий, приведенный в разделе «Другие редакции и варианты.»
Произведение, как уже указывалось ранее, подробно анализируется в исследовании Я. С. Друскина «Звезда бессмыслицы» [114], две основные главы которого посвящены Разговорам шестому и десятому.
Интересно название произведения, в котором слова некоторое количество могут быть осмыслены в свете отношения Введенского к мерам, числам и т. п. (см. примеч. к № 3); роль неопределенно-местоименного слова некоторое может быть поставлена в связь с функцией многочисленных у Введенского разного рода служебных элементов, особенно местоименных и адвербальных детерминативов, создающих, с одной стороны, ощущение неопределенности, с другой — видимость несуществующих связей (ср. в первом Разговоре повторяющиеся слона никаких (изменений), именно такой, такой именно (ср. примеч. к с. 199), немного, недолго п т. п.). Не менее интересен подзаголовок, связывающий универсум Разговоров с категорией сна и снов и, в обратной проекции, — бодрствования (ср. Побегать в комнате со снами — с. 203).
Диалогическая структура Разговоров, при широких аналогиях с архаическими моделями создания и их отражением в литературной традиции (известные построения О. М. Френденберг и М. М. Бахтина; ср. также примеч. к № 2 (с. 55), более посредственно восходит, может быть, к традиции сократического диалога (наиболее известного по диалогам Платона) с его ориентацией на выяснение истины. Наиболее полно эта связь обнаруживается в третьем Разговоре о воспоминании событий (cp.: …ты тоже охватил себя чувствами… любви к истине… Истина, как нумерация, прогуливалась вместе с вами. Что же было верного?), посвященном установлению истины о некотором событии — путем припоминания, однако, не самого события, а лишь спора о нем (см. ниже). Возможна также и связь с «Разговорами» Л. С. Липавского (см. Приложение VII, 39 и примеч. к № 38).
29.1. Разговор о сумасшедшем доме*
— Первый. Я знаю сумасшедший дом… и т. д. — «Сумасшествие — как бы недостаток или отсутствие ума. Но здесь есть и более глубокая текстовая семантика. Сравним первые три реплики действующих лиц… Особенно характерно отношение предложений Как он выглядит — выглядит ли он? Отрицание предложения предполагает несогласие с содержанием предложения. Здесь же отрицается не содержание предложения, а вообще предложение, то есть высказывание предложения. В этих трех парах предложений происходит как бы аннигиляция двух предложений. Что остается? Ничего. Но это не просто „ничего“, а молчание: семиотическое молчание» (Я. С. Друскин [114]).
— Уважай бедность языка. — Чрезвычайно интересное высказывание Введенского о языке, допускающее, в силу своей лаконичности и «темноты», множество толкований. Возможно, один из смыслов его заключается в том, что самая ограниченность языковых средств, их детерминизм, являющийся объектом интенсивной поэтической критики Введенского, в частности, в Разговорах, служат средствами поэтического выражения.
— Пишите чисто. Пишите скучно. Пишите тучно. Пишите звучно, — Одни из характерных «серий» Введенского, — ср. примеч. к № 13.
— Он радостно ждет нас. / Мы радостно ждем нас. / …у нас… / …у нас — В связи с нагнетанием здесь и далее местоимений, метрически подчеркнутых, при обычной их эвклитичности, ударной позицией, а во второй строке грамматически неправильных, ср. выше и примеч. к № 8.
29.2. Разговор об отсутствии поэзии*
Название и сюжет Разговора могут быть сопоставлены с названием позднейшего эссе Г. Адамовича «Невозможность поэзии», шире — с одним из мотивов искусства XX в., сюжеты многих произведений которого составляет именно невозможность создать произведение (например, фильм «8 1/2» Феллини о «невозможности» снять фильм).
«…Оба (первый и второй Разговоры. — М. М.) — Разговоры о неразговоре, но в первом неразговоре — мудрое молчание или коммуникация в молчании, во втором — немудрое отсутствие музыки, стихов, звуков, противополагаемое музыке природы; отчасти тема та же, что и в Элегии № 31: противоположение дисгармонии в человеке — гармонии в природе» (Я. С. Друскин. [114]).
— Появился диван… Диван исчез… — и т. д. — См. примеч. к №№ 17 и 24.
— Тишина. Ночная мгла / На холмы уже легла. — Очевидно, пушкинская реминисценция («На холмах Грузии лежит ночная мгла»).
— Музыка в земле играет, / Червяки стихи поют… и т. д. — См, примеч. к №№ 10 и 26, а по поводу преимущественной связи для Введенского поэзии и искусства со звуковым выражением и музыкой — №№ 19 (с. 145), 24, 25, 28 и примеч.; ср. также № 29.5 и примеч. Следует ли делать из этого вывод о «хтоничности» в понимании Введенского искусства вообще? Ср. также мотив червяка, заводящего с землей разговоры, в № 26: «…шепот, звуки, песня, музыка часто встречаются в вещах Введенского; в пяти из десяти Разговоров они повторяются иногда по нескольку раз: в Разговоре об отсутствии поэзии поэт назван Певцом, и он не читает, а поет стихи, и речь идет там не только о стихах, но и о звуках и музыке. В первых семи строфах рассказывается об отсутствии поэтов, певцов и музыкантов среди людей, последняя строфа противополагается первым семи. В Кругом возможно Бог одно из действующих лиц произносит целый монолог, посвященный музыке. Не случайно у Введенского часто упоминаются звуки, музыка, песни. „Слух — наиболее интимное чувство“ (Э. Л. Радлов). Для коммуникации слух важнее зрения, а для Введенского коммуникация, причем наиболее глубокая коммуникация — соборность — может быть самое главное. Цель звезды бессмыслицы — реализация соборности. Полное осуществление этой цели — в будущем. Поэтому он и сказал мне раз: в поэзии я — предтеча, как Иоанн Креститель в религии» (Я. С. Друскин [114]).