Страница 7 из 155
" Ни веселья, ни сладких мечтаний "
Ни веселья, ни сладких мечтаний Ты в судьбе не видала своей: Твоя жизнь была цепью страданий И тяжелых, томительных дней. Видно, Господу было так нужно: Тебе крест Он тяжелый судил, Этот крест мы несли с тобой дружно, Он обоих нас жал и давил. Помню я, как в минуту разлуки Ты рыдала, родная моя, Как, дрожа, твои бледные руки Горячо обнимали меня: Всю любовь, все мечты, все желанья — Все в слова перелить я хотел, Но последнее слово страданья, — Оно замерло в миг расставанья, Я его досказать не успел! Это слово сказала могила: Не состарившись, ты умерла, Оттого — что ты слишком любила, Оттого — что ты жить не могла! Ты спокойна в могиле безгласной, Но один я в борьбе изнемог… Он тяжел, этот крест ежечасный, Он на грудь мне всей тяжестью лег! И пока моя кровь не остынет, Пока тлеет в груди моей жар, Он меня до конца не покинет, Как твой лучший и символ, и дар!24 мая 1859
" О, будь моей звездой, сияй мне тихим светом, "
О, будь моей звездой, сияй мне тихим светом, Кака эта чистая, далекая звезда! На землю темную она глядит с приветом, Чужда ее страстям, свободна и горда. И только иногда, услыша в отдаленьи Любви безумный стон, отчаянный призыв, Она вздрогнет сама, — и в жалости, в смятеньи На землю падает, о небе позабыв!Конец 1860-х годов
НЕДОСТРОЕННЫЙ ПАМЯТНИК
Однажды снилось мне, что площадь русской сцены Была полна людей. Гудели голоса, Огнями пышными горели окна, стены, И с треском падали ненужные леса. И из-за тех лесов, в сиянии великом, Явилась женщина. С высокого чела Улыбка светлая на зрителей сошла, И площадь дрогнула одним могучим криком. Волненье усмирив движением руки, Промолвила она, склонив к театру взоры: "Учитесь у меня, российские актеры, Я роль свою сыграла мастерски. Принцессою кочующей и бедной, Как многие, явилася я к вам, И так же жизнь моя могла пройти бесследно, Но было иначе угодно небесам! На шаткие тогда ступени трона Ступила я бестрепетной ногой — И заблистала старая корона Над новою, вам чуждой, головой. Зато как высоко взлетел орел двуглавый! Как низко перед ним склонились племена! Какой немеркнущею славой Покрылись ваши знамена! С дворянства моего оковы были сняты, Без пыток загремел святой глагол суда, В столицу Грозного сзывались депутаты, Из недр степей вставали города… Я женщина была — и много я любила… Но совесть шепчет мне, что для любви своей Ни разу я отчизны не забыла И счастьем подданных не жертвовала ей. Когда Тавриды князь, наскучив пылом страсти, Надменно отошел от сердца моего, Не пошатнула я его могучей власти, Гигантских замыслов его. Мой пышный двор блистал на удивленье свету В стране безлюдья и снегов; Но не был он похож на стертую монету, На скопище бесцветное льстецов. От смелых чудаков не отвращая взоров, Умела я ценить, что мудро иль остро: Зато в дворец мой шли скитальцы, как Дидро, И чудаки такие, как Суворов; Зато и я могла свободно говорить В эпоху диких войн и казней хладнокровных, Что лучше десять оправдать виновных, Чем одного невинного казнить, — И не было то слово буквой праздной! Однажды пасквиль мне решилися подать: В нем я была — как женщина, как мать — Поругана со злобой безобразной… Заныла грудь моя от гнева и тоски; Уж мне мерещились допросы, приговоры… Учитесь у меня, российские актеры! Я роль свою сыграла мастерски: Я пасквиль тот взяла — и написала с краю: Оставить автора, стыдом его казня, — Что здесь — как женщины — касается меня, Я — как Царица — презираю! Да, управлять подчас бывало нелегко! Но всюду — дома ли, в Варшаве, в Византии — Я помнила лишь выгоды России — И знамя то держала высоко. Хоть не у вас я свет увидела впервые, — Вам громко за меня твердят мои дела: Я больше русская была, Чем многие цари, по крови вам родные! Но время шло, печальные следы Вокруг себя невольно оставляя… Качалася на мне корона золотая, И ржавели в руках державные бразды… Когда случится вам, питомцы Мельпомены, Творенье гения со славой разыграть И вами созданные сцены Заставят зрителя смеяться иль рыдать, Тогда — скажите, ради Бога! — Ужель вам не простят правдивые сердца Неловкость выхода, неровности конца И даже скуку эпилога?" Тут гул по площади пошел со всех сторон, Гремели небеса, людскому хору вторя; И был сначала я, как будто ревом моря, Народным воплем оглушен. Потом все голоса слилися воедино, И ясно слышал я из говора того: "Живи, живи, Екатерина, В бессмертной памяти народа твоего!"