Страница 86 из 211
Бриони прекрасно понимала: если она хочет выжить, надо уйти как можно дальше от Ландерс-Порта. Тем не менее на протяжении двух дней она бродила поблизости от городских стен, ночевала где придется и прислушивалась к разговорам путешественников, только что покинувших город. Надежда выяснить что-нибудь об участи Шасо не оставляла принцессу. Прохожие только и говорили, что об опустошительном пожаре, унесшем жизнь одного из самых богатых городских купцов. Никто не сомневался в том, что все домочадцы Эффира дан-Мозана тоже погибли в огне — за исключением женщин и старого слуги, которого Бриони видела на пепелище.
Наконец последние надежды растаяли. Бриони не сомневалась — люди барона Йомера знают, что она осталась в живых, и ищут ее повсюду. Мужской наряд вряд ли мог служить ей надежной защитой, особенно если учесть, что это был наряд молодого уроженца Туана, а Бриони, утратившая поддельную смуглость, ничуть не походила на темнокожих туанцев. Принцесса старательно терла лицо и волосы грязью, чтобы их природный цвет не слишком бросался в глаза. Но она понимала, что стоит ей встретить по-настоящему въедливый взгляд, и обман мгновенно будет раскрыт. Иного выхода, кроме как уйти из Ландерс-Порта, не оставалось. Если враги ее схватят, значит, Шасо умер напрасно, говорила себе Бриони. Мысль эта причинила ей невыносимую боль и в то же время заставила стряхнуть оцепенение, в котором она пребывала после катастрофы. Потеряв Шасо, принцесса чувствовала себя беспредельно одинокой. Если бы мерзкий предатель Талибо ожил и появился перед ней, с каким наслаждением она убила бы его во второй раз!
Человек гневит богов, когда говорит, что он все потерял. Эту мудрость Бриони постигла на собственном опыте. В назидание боги могут послать новую беду. Именно так произошло с Бриони. Утратив престол, отца и братьев, она полагала, что ей нечего больше терять. Боги доказали, как глубоко она ошибалась, лишив ее единственного друга и защитника.
Очень скоро принцесса выяснила, что совершенно не приспособлена к жизни беглой преступницы. Все романтические истории о благородных разбойниках, вольных обитателях лесов и полей, оказались грубой ложью. Жить под открытым небом — сущее мучение, даже если зима стоит на удивление мягкая, а у тебя есть теплый шерстяной плащ (к счастью, Бриони успела захватить его из хадара). Большую часть времени принцесса проводила в поисках незапертых сараев и покинутых амбаров, где она могла переночевать, не опасаясь отморозить нос и руки. Тем не менее нескольких дней бродяжничества хватило, чтобы девушка жестоко простудилась. Разрывающий грудь кашель не давал ей покоя ни днем, ни ночью.
Кашель и разбитый во время схватки с Талибо рот мешали есть. Бриони приходилось размачивать хлеб в воде и жевать его очень медленно и осторожно, чтобы не повредить еще больше расшатанные зубы и разбитые губы. Несмотря на все это, скудного запаса пищи хватило ненадолго.
Спасало принцессу лишь то, что дорога, ведущая от Ландерс-Порта на запад, петляла между холмами, на склонах которых во множестве лепились маленькие городки и деревни. Бриони переходила из одного поселения в другое, без труда отыскивая подходящее место для ночлега и подбирая на улицах остатки пищи. Просить милостыню она не решалась, ибо не хотела привлекать внимание. Голод томил ее все сильнее, но Бриони не позволяла себе опускаться до краж. Впрочем, ею руководили соображения скорее практического, чем морального порядка. Принцессе вовсе не хотелось, чтобы в какой-нибудь позабытой богами дыре ее схватили и заключили в тюрьму, как преступницу.
Однако дни шли за днями, а пустой желудок Бриони ворчал все громче и жалобнее. Никогда прежде ей не доводилось голодать так долго, и она с удивлением осознала: голод затмевает все остальные чувства и мысли. Кашель тоже не желал проходить, и приступы его становились такими сильными, что у Бриони начинала кружиться голова. Порой девушкой овладевала слабость, ноги отказывались ее держать, и она падала прямо посреди дороги. Принцесса понимала, что долго так не продержится. Перед ней стоял выбор: стать нищенкой, воровкой или умереть. После долгих размышлений она остановила свой выбор на первом. В конце концов, за попрошайничество не вздернут на виселицу.
Первое выступление на новом поприще оказалось на редкость неудачным: жители маленького хуторка, расположенного в окрестностях безымянной деревеньки, проявили прискорбную черствость. Прежде чем Бриони успела открыть рот, чтобы попросить хлеба, лохматый парень, стоявший в дверях дома, спустил на нее огромную собаку. Злобная псина налетела на Бриони, как рыкающий зверь на Гилиомета, и принцесса едва успела перескочить через забор, спасаясь от острых желтых клыков. При этом она разорвала свой драгоценный плащ — треск материи причинил ей такую боль, словно рвалась ее собственная плоть. Голодная, больная и измученная, Бриони побрела в сторону леса. По щекам ее текли слезы, и она не могла их сдержать, хотя отчаянно корила себя за малодушие.
Однако на другом конце деревни к Бриони вернулась удача. Произошло это отнюдь не потому, что в сердцах здешних жителей пробудилось милосердие, о котором торжественно вещают жрецы-мантиссы. На счастье Бриони, хозяин одной из ветхих хижин куда-то отлучился. Принцесса вошла в пустое продымленное помещение и не обнаружила гам ничего, кроме набитого сухими листьями тюфяка и ветхого одеяла. Однако на столе она с радостным замиранием сердца увидела железный котелок, накрытый деревянной тарелкой. В котелке оказалась холодная картошка. Никогда прежде еда не казалась принцессе такой вкусной. Лишь опустошив котелок и ощутив в желудке непривычную тяжесть, она осознала, что совершила кражу, причем украла не излишек у богача, а необходимое у бедняка. Поскольку Бриони уже утолила голод, ничто не мешало ей предаться раскаянию. Оно было таким острым, что в какой-то момент она даже решила дождаться хозяина и хоть как-то возместить ему съеденную картошку. Однако в следующее мгновение поняла, что, кроме потрепанной одежды, кинжалов Йисти и собственной девственности, ей нечего предложить неведомому обитателю хижины. Расстаться с чем-либо из перечисленного было выше ее сил, и принцесса решила отказаться от благого намерения — как и от преступной мысли похитить рваное одеяло. Насытившаяся, но несчастная, она вышла на улицу, где гасли короткие зимние сумерки.
Со дня смерти Шасо прошла десятница, потом вторая. Бриони по-прежнему брела на запад, воруя скудное пропитание, едва поддерживавшее в ней огонек жизни. Стыд и голод попеременно терзали принцессу и довели ее до полного изнеможения. Разбитые губы зажили, но кашель, глубокий и болезненный, по-прежнему терзал ее. Каждый новый переход становился все мучительнее. Мысли о том, что плен и даже смерть не так уж страшны по сравнению с одиночеством и бесприютным существованием, посещали принцессу с удручающей частотой.
Бриони понуро стояла на мосту и смотрела то на темные, медленно текущие воды реки, то на пустынные земли на другом берегу. Небо над ее головой было сплошь затянуто свинцовыми тучами.
«День всех сирот и новый год уже позади», — подумала принцесса.
Она вспомнила, что всего два дня назад слышала бой колоколов в честь дня пророка Заккаса — Бриони как раз тогда брела по довольно большому городу, где был свой храм. Это означало, что димен только наступает и празднества Джестримади еще впереди.
«Зима продлится еще месяца два, не меньше, — с горьким вздохом подумала Бриони. — Нет, сильных морозов мне не пережить».
Несмотря на то что Бриони едва волочила ноги по дороге Карала, она далеко продвинулась на юг. При этом принцесса так и не решила, куда лучше идти, в Иеросоль или в Сиан. Впрочем, ломать над этим голову не было нужды: она слишком хорошо понимала, что у нее не хватит сил добраться до цели. Теперь селения попадались реже, и беглянке стало еще труднее добывать себе пропитание. Два дня назад она вошла в маленькую деревеньку, и ватага пьяных парней выгнала ее оттуда. Им не понравилась наружность оборванной нищенки, и они объявили ее разносчицей чумы. Бриони знала, что на юге города и деревни будут встречаться еще реже — отсюда до самой границы Сиана расстилались пустынные земли. Как она ни старалась держать себя в руках, ею овладело безысходное отчаяние.