Страница 65 из 211
— Вы хотели бы, чтобы я стала менее красивой? — осведомилась она, недоуменно подняв бровь.
Слова ее по-прежнему звучали насмешливо, однако в них слышалась горькая нотка, ранившая поэта в самое сердце.
— Миледи, я сознаю, что мои косноязычные речи смешны, и вы вполне справедливо указали мне на это, — пробормотал Тинрайт. — Позвольте мне удалиться и более не докучать вам своим обществом, — добавил он с поклоном.
— Вы мне ничуть не докучаете, — произнесла дама в ответ. — К тому же, если вы уйдете, мне придется заняться вышиванием, а я ненавижу вышивать. Мои рукоделия доказывают это со всей прискорбной очевидностью.
Поэт понял, что она не желает его отпускать, и возликовал.
— Уверен, вы себя недооцениваете, миледи. — Он старался, чтобы голос не выдал его радости.
— Я ценю общество людей, которые предпочитают говорить правду, мастер Тинрайт, — произнесла Элан, смерив его пристальным взглядом. — Присуща ли вам эта похвальная привычка? Если нет, я вас более не задерживаю.
Не слишком понимая, чего именно она от него хочет, Тинрайт судорожно сглотнул и выпалил:
— Клянусь, миледи, отныне я буду говорить правду и только правду!
— Клянетесь?
— Да, клянусь Зосимом, моим небесным покровителем.
— А также покровителем пьяниц и воров, насколько мне известно, — с едва заметной усмешкой подхватила она. — Впрочем, клятва есть клятва, какому бы божеству она ни была принесена. Так что теперь вам следует обуздать поэтическое красноречие. Ты можешь идти, Лида, — обернулась она к юной горничной, которая, разинув рот, прислушивалась к разговору. — Поиграй с другими девочками.
— Но, миледи, я…
— За меня не волнуйся. Я посижу здесь, а мастер Тинрайт, вне всякого сомнения, защитит меня от любой опасности. Он поэт, а представители этого ремесла, как известно, отличаются особым бесстрашием. Ведь так, мастер Мэттиас?
— Чистая правда, но боюсь, стоящий перед вами поэт является досадным исключением, — с улыбкой откликнулся Тинрайт. — Но ты напрасно тревожишься, дитя мое, — повернулся он к горничной. — Уверен, твоей хозяйке не угрожает ни малейшей опасности.
Лида — девочка лет восьми-девяти — нахмурилась, когда ее назвали «дитя мое». Придав своему личику выражение высокомерного достоинства, она подобрала юбки и неторопливо поднялась со скамьи. К лужайке, где играли в мяч, она тоже направилась медленно и с большим достоинством. Важная поступь давалась девочке с трудом, так как она заметно прихрамывала на одну ногу.
— Хорошая девочка, — проронила ей вслед Элан. — Она приехала вместе со мной из дома.
— Вы имеете в виду, из Саммерфильда?
— Нет. Моя семья живет далеко от города. Наше поместье называется Уиллоуберн.
— О, так вы крестьянка? — не без игривости осведомился поэт.
Она вскинула голову на своего собеседника, но взгляд ее внезапно стал еще более непроницаемым.
— Не пытайтесь флиртовать со мной, мастер Тинрайт, — изрекла Элан. — Я как раз собиралась предложить вам присесть рядом. Надеюсь, вы не заставите меня пожалеть о своем решении?
— Я не хотел вас обидеть, — виновато пробормотал Тинрайт. — Я всего лишь хотел узнать, что это значит — провести детство в деревне. Сам я вырос в городе и даже не представляю, каков на вкус деревенский воздух.
— Вот как? Что ж, иногда этот воздух упоителен, а иногда — так же мерзок, как тот, что витает над городскими сточными канавами. Поверьте мне на слово, свиньи, которых в деревне множество, отнюдь не благоухают.
Тинрайт расхохотался. Быть может, остроумие и ирония не слишком пристали знатной даме, но Элан умела говорить забавно, в отличие от всех прочих его знакомых дам, а если честно, то и мужчин.
— В городе свиней тоже хватает, хотя, в отличие от деревенских, они нередко распространяют вокруг себя аромат изысканных духов, — заметил Мэтт. — Так или иначе, миледи, впредь я воздержусь от шуток относительно деревенской жизни.
— И поступите чрезвычайно мудро. Но оставим деревню. Вы, значит, выросли в городе? В каком же?
— В этом. То есть, разумеется, не здесь, в замке, а за проливом. В местечке под названием Вофсайд. Местечко, скажу откровенно, не слишком приглядное.
— Вот как. Насколько я понимаю, семья ваша жила небогато?
Тинрайт замешкался. Ему хотелось ответить утвердительно и тем самым произвести, как ему казалось, наиболее выгодное впечатление. Претендовать на знатность он никак не мог и потому частенько подчеркивал, что выбился из беспросветной нищеты благодаря собственным незаурядным дарованиям.
— Вы поклялись говорить только правду, — напомнила Элан.
— Богатых людей в Вофсайде не было, но мы жили куда лучше, чем большинство тамошних обитателей, — признался Тинрайт. — Мой отец был домашним учителем, обучал детей богатых купцов. Платили ему неплохо, но… деньги текли у него между пальцами.
«Точнее, они утекали вместе с вином, до которого покойник был весьма охоч», — мысленно добавил поэт.
Помимо страсти к выпивке отец отличался излишним упрямством в спорах — прискорбное качество, не изменявшее старшему Тинрайту даже тогда, когда противником выступал кто-либо из вышестоящих. Это воспоминание больно кольнуло Тинрайта.
— Так или иначе, голодными мы никогда не сидели. Я за многое благодарен отцу. В свое время он окончил университет в Восточном Пределе. Это он научил меня любить слова.
Про себя Мэтт невольно отметил, что это признание не было чистой правдой. Точнее, оно было неполной правдой. На самом деле отец внушил сыну, что слова достойны любви, ибо с их помощью можно выпутаться из любой затруднительной ситуации.
— Да, слова, — задумчиво протянула Элан М'Кори. — Раньше я верила словам. Но больше не верю.
Тинрайт не понял, о чем она говорит.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Ничего, — покачала головой Элан. — Я не имею в виду ровным счетом ничего.
Она вновь покачала головой, и тень горечи на мгновение омрачила ее непроницаемое лицо. Потупившись, молодая женщина пристально разглядывала свое вышиванье.
— Боюсь, я злоупотребляю вашим временем, — наконец произнесла она. — Наверняка вас ждут дела. А мне следует заняться злополучным рукоделием.
Поэт понял, что настало время удалиться. Он был так благодарен Элан за беседу, что не хотел злоупотреблять ее снисходительностью.
— Разговор с вами доставил мне неизъяснимое удовольствие, миледи, — изрек он на прощание. — Могу я льстить себя надеждой, что это удовольствие будет даровано мне и в будущем?
Элан не торопилась с ответом. Тишину нарушали только звонкие голоса девушек, игравших в мяч на лужайке. Элан смотрела на поэта, но ее взгляд казался таким отстраненным, словно она взирала на него с высокой крепостной стены.
— Надежда всегда остается с человеком, — медленно произнесла Элан. — Но я не советовала бы вам слишком упиваться надеждами. К тому же несколько минут в моем обществе — не слишком радужная перспектива, чтобы на это надеяться.
— На этот раз вы погрешили против правды, миледи, — незамедлительно ответил стихотворец.
Элан сдвинула брови — скорее задумчиво, чем сердито.
— Что ж, вполне вероятно, что в какой-нибудь погожий денек вы найдете меня здесь, в саду, — сказала она.
Тинрайт поднялся со скамьи и отвесил низкий поклон.
— Отныне я буду жить ожиданием новой встречи с вами.
— О, не отказывайтесь и от других радостей жизни, — ответила она, и губы ее вновь тронула печальная улыбка. — Идите, Мэтт Тинрайт. Возможно, ваши надежды не будут обмануты.
Вновь поклонившись, поэт пошел прочь. Он собрал в кулак всю свою волю, чтобы не оглядываться или хотя бы не делать этого слишком быстро. Когда он все-таки разрешил себе обернуться туда, где только что сидела Элан, скамья уже была пуста.
Как только дверь со скрипом захлопнулась за их спинами, герцогиня Мероланна в нерешительности замерла на ступенях башни.
— Я окончательно лишилась рассудка, — пробормотала она.