Страница 60 из 66
Но на этот раз она просто погибнет, если не постарается. В любую минуту нога может выскользнуть из петли, и она упадет на землю, или при очередном вираже Мезерэ голова ее врежется в дерево, или, что самое ужасное, ее протащит по камням и колючкам, когда дракониха надумает приземлиться. И что в итоге? От Колина останутся одни угольки. Не то чтобы он был безвинной жертвой, но все-таки… Тайлер и Стив застряли в зазеркалье, и неизвестно, выберутся ли оттуда, а сестры Каррилло безутешно плачут в ожидании своего брата. А что будет с мамой, когда совершенно чужой человек, скорее всего миссис Нидл, позвонит ей и скажет: «Мне очень жаль, но ваши дети не вернутся домой…»
— Нет!
Сквозь свист ветра в ушах она не услышала собственного крика, зато почувствовала крошечный проблеск понимания, исходящий от Мезерэ, как будто, несмотря на гнев, заполнивший ее разум, как пчелы улей, она все-таки услышала голос Люсинды. Впрочем, этого оказалось недостаточно, чтобы замедлить или остановить ее полет.
Люсинда снова ухватилась за лодыжку и начала подтягиваться кверху. Это было тяжело, очень тяжело, в один ужасный момент узел чуть заскользил, она ослабила хватку и упала вниз, больно ударившись о грубую шкуру Мезерэ. К счастью, узел снова затянулся и удержал ее. С большим трудом она снова потянулась вверх и в конце концов ухватилась за брезентовую ленту. Раскачиваясь на ветру, Люсинда изо всех сил ухватилась за нее и попыталась выровнять дыхание. От напряжения мышцы отчаянно болели, но выхода у нее не было. Нужно было идти до конца.
— Мезерэ! Ты слышишь меня? Ты понимаешь, что я говорю? Опусти меня! Я погибну, если ты не опустишь меня на землю!
Но дракониха не слушала ни слов, ни мыслей Люсинды. Она продолжала лететь на юг, следуя всем изгибам ландшафта, поэтому с каждым взмахом крыльев они оказывались то ниже, то выше. Люсинда стиснула зубы до звона в ушах и снова начала подтягиваться наверх.
Посмотрел бы на нее сейчас учитель физкультуры. Сначала одна рука, за ней вторая, подтянуться еще на несколько сантиметров, поменять руки. Неистовый ветер пытался помешать ей, окостеневшие пальцы свело судорогой боли, но Люсинда знала: если она сейчас ослабит хватку, на вторую попытку сил у нее точно не останется. Во рту появился соленый привкус — она закусила губу до крови. От сильного ветра и боли на глазах выступили слезы, и она почти ничего не видела.
«Одна рука. Вторая рука. Подтянись. Поменяй руки. Одна рука. Вторая. Тянись».
Теперь ветер дул ей прямо в затылок, волосы больно хлестали по щекам и вились за ней следом, так что она даже сначала перепутала их с длинным драконьим хвостом, которым Мезерэ постоянно размахивала во время своих виражей.
«Я наверху!»
Она наконец поднялась в полный рост и, сделав над собой последнее усилие, приняла вертикальное положение и крепко уцепилась за широкий бок драконихи. Стоя в брезентовой петле как в стремени, она видела перед собой хвост Мезерэ. Люсинда поставила свободную ногу поверх узла и позволила себе отдохнуть. Конечно, она понимала, что до безопасности еще далеко, как будто можно вообще говорить о какой-то безопасности, когда мчишься на пятитонном драконе, обезумевшем от ярости. И все-таки она собрала остатки сил и подтянулась наверх, обеими ногами удерживая брезентовый трос, пока наконец не взобралась на чешуйчатую спину Мезерэ и не почувствовала себя хотя бы в относительной безопасности. На всякий случай Люсинда не стала развязывать узел вокруг лодыжки и, чтобы хоть немного защититься от ветра, припала к бугорку, где сходились массивное драконье бедро и тазовая кость.
Неожиданно Мезерэ резко наклонилась вниз. От страха сердце Люсинды екнуло. Неужели дракониха увидела Колина? Неужели она порвет его в клочья на глазах беспомощной Люсинды или даже съест? Зачем вообще этому глупому мальчишке понадобилось яйцо? Неужели он действительно похитил нерожденного детеныша Мезерэ или они с Ханебом просто не поняли друг друга? Впрочем, теперь это неважно. Мезерэ не сомневалась в его вине и вознамерилась во что бы то ни стало уничтожить вора и вернуть пропажу.
«Но ведь детеныш умер», — думала Люсинда.
Почему дракониха так злится, почему с такой яростью кидается на защиту мертвого яйца? То же непостижимое чувство, которое она не могла описать, отчетливо пульсировало в ее сознании, став фоном для всех остальных ощущений, как басовая партия в сложной мелодии — расслышать ее непросто, если только не научишься отделять ее от других, более ярких нот.
Вцепившись в спину Мезерэ, под несмолкаемый вой ветра Люсинда отчаянно пыталась разобраться в водовороте чуждых эмоций.
Чуждых. Может, в этом и была загвоздка? Она все время пыталась перевести драконьи мысли на человеческие, а нужно было просто думать как дракон. Но как?
Она уткнулась лицом в грубую шкуру и раскинула руки и ноги так, чтобы соприкоснуться с Мезерэ как можно больше. Даже находясь за несколько метров, она ощутила, как работают мощные плечевые мышцы. Каково это — чувствовать себя такой сильной, уметь летать, поднимать свое могучее тело в воздух и с легкостью прорываться сквозь мглистые облака? Каково резко пикировать вниз, как птица, или бесшумно парить в вышине? Чувствовать в животе и в горле яростный огонь, который можешь извергнуть в любую минуту и уничтожить все вокруг себя?
Представляя огонь, Люсинда изо всех сил старалась думать по-драконьи, и вдруг у нее это получилось. Она действительно превратилась в Мезерэ, хотя немного Люсинды все-таки осталось.
Огонь! Теперь она чувствовала его, но не в животе, а в мешках по обе стороны горла. Правда, она не думала о нем как о чем-то чуждом. Это был даже не огонь, а часть ее самой, как кончики крыльев или зубы; это был яркий раскаленный щит, который может спасти, а может и напугать и который появляется по велению одной только силы мысли. Была у него и еще одна, даже более важная задача, которую она так и не смогла завершить, и теперь терзалась от этого, как от незаживающей раны. Впрочем, сейчас она совсем не думала об огне внутри себя, она просто чувствовала его, как чувствовала свои крылья или биение сердца в груди. Думала она только о яйце.
Глаза ее неотрывно впивались в проносящиеся мимо равнины. Она смотрела на едва различимые крошечные фигурки, похожие на муравьев, и так же ясно ощущала тепло их существа, как видела свет звезд на небе. Вот она резко направилась вниз, чувствуя новый приступ ярости…
От стремительного падения Люсинда вернулась в свои собственные мысли.
— Нет! — закричала она. — Нет! Не надо!
Разумеется, вовсе не тоненький голосок Люсинды остановил ее. Мезерэ сама поняла, что мечущиеся внизу фигурки не имеют ничего общего с ее потерянным малышом. Уже за сотни метров она почуяла, что яйца с ними нет, и тут же потеряла к ним интерес, снова устремившись вверх. У них не было того, что она искала.
А Люсинду снова затянуло в мысли дракона.
Яйцо. Это была даже не мысль, а ощущение. Ее яйцо. Сияющий шар света… сгусток будущего. Но сколько боли ей пришлось испытать еще до того, как настало время родов. Сначала не было земли с правильным запахом, которую необходимо было съесть, поэтому скорлупа получилась недостаточно чувствительной. Из-за этого она не смогла оживить его своим дыханием, и яйцо, лишенное тепла, лежало намного дольше, чем полагается до назначенного срока, — мертвое, почти как и все остальные до него. Но в отличие от других в этом еще осталась жизнь. Где-то внутри его теплилась крохотная искорка, которая слабела с каждой минутой.
Потом его похитили и теперь увозят еще дальше. И пусть ее клонит в сон и тяжелая голова с трудом соображает, кто-то за это точно заплатит.
От радостных видений, в которых дракониха, словно листья салата, рвала в клочья и заглатывала человеческую плоть, Люсинда содрогнулась и пришла в себя.
«Я чувствовала ее! Я действительно ее чувствовала. Я была Мезерэ!»
Дракониха снова начала снижаться. Неподалеку на земле стояло какое-то существо, довольно крупное, даже больше, чем любая из двуногих крысообезьян. В представлении Мезерэ, а теперь и Люсинды оно напоминало гигантскую стрекозу с пятнами света рядом с вертящимися по кругу крыльями и жарким мощным корпусом. Другие шарики света сгрудились вокруг нее, как мокрицы или личинки, и у одной из них было ее яйцо. Это те самые крысообезьяны, которые держали ее в плену, стреножили ее, а потом еще и обокрали. Мезерэ ненавидела их жгучей ненавистью.