Страница 10 из 22
Замерли и ты и я — Нас искусство полонило. От такого забытья Ты косынку уронила! 1966
* * *
Опять продолжаются наши прогулки, Под нами не снег, а трава и земля, И мы не в Москве, не в глухом переулке, У Сетуни, там, где гнездо соловья. Где облако белым, седеющим чубом Чуть солнце прикрыло и бросило тень, Где ветви листвой прикасаются к чуду Чуть смуглых твоих оголенных локтей. Опять продолжаются наши влюбленья У тына, где тихо белеют сады, У речки, которая вдруг замедленья Меняет на бег белогривой воды. Опять я гляжу на тебя и любуюсь В поющем, щебечущем майском лесу, И если ты скажешь мне: — Милый, разуюсь! — Прекрасно! А туфельки я понесу! 1966* * *
Скажи мне словечко, обрадуй немного, Согрей мою душу, покамест жива, Что б я из молчальника глухонемого Вдруг стал богатырски богат на слова. Чтоб все родники мои дружно забили, Чтоб все мои радуги встали в полях, Чтоб все соловьи меня так полюбили, Чтоб эта любовь засветилась в словах. Скажи только слово, какое ты знаешь, Оно, как в темнице, томится давно. Пускай, как прекрасная музыка с клавиш, В порыве сближенья сорвется оно. Я любящим сердцем то слово поймаю И в самом заветном гнезде поселю. Я цену ему, как и ты, понимаю И суть его только с тобой разделю! 1966* * *
У тебя на губах горчинка. — Что с тобой? — У меня морщинка! — Не расстраивайся, мой друг, Не такой это тяжкий недуг! — Где она? — Видишь, вот она, слева. И когда она, подлая, села? Как же это я недосмотрела, Неужели когда я спала, Она молодость отобрала? — Успокойся, моя родная, Я слова молодильные знаю, Я одно лишь словечко скажу И лицо твое омоложу. Мы морщинку твою поборем Темным лесом, и Черным морем, И всесильной волшебной водой, Будешь ты молодой-молодой! 1966* * *
Ты сегодня такая усталая. Грустный взгляд и померк и поник. Не решаются даже уста мои Прикоснуться к тебе хоть на миг. Помолчим. Окна очень морозные, Не надуло бы в спину, смотри. Третий день холода невозможные, Даже спрятались снегиря. Чем морозу мы не потрафили, Что разгневало старика? Как люблю я твою фотографию С белым кружевом воротника. Ты на ней так нежна и доверчива, Так хрустально чиста и хрупка. А в глазах твоих — символы вечные: Море, лебеди и облака! 1966* * *
Я ранил тебя, моя белая лебедь, Печальны, заплаканны очи твои. Что я виноват — я не прячу, я плачу. Как сокол подстреленный, сердце в крови. Я ранил тебя и себя обоюдно. Я ранил тебя и себя глубоко. Поверь, дорогая, мне горько и трудно И горе мое, как твое, велико. Тяжелые, черные думы роятся. Пока ты в обиде, мне их не избыть. Чем дружба нежней, тем ее вероятней, Как тонкую, хрупкую вазу, разбить. Я знаю, что дружбы твоей я достоин, Ты только мне горечь обиды прости, Иначе и незачем мне по просторам Стихи и любовь к Алевтине нести! 1966* * *
Ревность однажды меня одолела, Как я себя в этот день ненавидел! Как мое сердце весь вечер болело Из-за того, что тебя я обидел! Мне показалось, ты с кем-то встречалась, Губы смеялись устало-помято. Кто-то украл твою свежесть и алость. Ты была так предо мной виновата! Я тебе высказал предположенье, Взгляд опуская печально-унылый. И моментально понес пораженье: — Нет оснований для ревности, милый! Ты не ошибся — весь день я встречалась С мылом, бельем и корытом стиральным. Билась одна и одна управлялась С бытом — несвергнутым бабьим тираном! Ревность в себе задушил я слепую, Сердце во мне просветленно запело. Ты извини меня, больше не буду, Я тебе верю, и к черту Отелло! 1966