Страница 16 из 17
У девки уже к зиме живот распух.
— Нация опять размножится, — говорил ублаготворенный Кондратий.
— Надо другую родить, — сказал Иван, — какой не было на свете. Старая нация не нужна…
Иван задумался о новой нации, которая выйдет из девкиного живота:
— Надо сделать новую Суржу — старая только людей томила и хлебом не кормила.
Так порешили Иван и Кондрат.
— Благолепие будет, — сказал Кондрат и почесал свою мудрую башку, якобы родоначальник нации.
По дороге, выспавшись в ближней деревне, шел человек.
Кто знает, кем он был?
Бывают такие раскольники, бывают рыбаки с верхнего Дона, бывает прочий похожий народ.
Пешеход был не мужик, а, пожалуй, парень. Он поспешал, сбивался с такта и чесал сырые худые руки.
В овраге стоял пруд, человек сполз туда по глинистому склону и попил водицы. Это было ни к чему — в такую погоду, в сырость, в такое прохладное октябрьское время не пьется даже бегуну. А путник пил много, со вкусом и жадностью, будто утолял не желудок, а смазывал и охлаждал перегретое сердце.
Очнувшись, человек зашагал сызнова — глядел он, как напуганный.
Прошло часа два; пешеход, одолевая великие грязи, выбился из сил и ждал какую-нибудь нечаянную деревушку на своей осенней дороге.
Началась равнина, овраги перемежились и исчезли, запутавшись в своей глуши и заброшенности.
Но шло время, а никакого сельца на дороге не случалось. Тогда парень сел на обдутый ветрами бугорок и вздохнул. Видимо, это был хороший, молчаливый человек, и у него была терпеливая душа.
По-прежнему пространство было безлюдно, но туман уползал в вышину, обнажались поздние поля с безжизненными остьями подсолнухов и понемногу наливался светом скромный день.
Парень посмотрел на камешек, кинутый во впадину, и подумал с сожалением об его одиночестве и вечной прикованности к этому невеселому месту. Тотчас же он встал и опять пошел, сожалея об участи разных безымянных вещей в грязных полях.
Скоро местность снизилась и обнаружилось небольшое село — дворов пятнадцать.
Пеший человек подошел к первой хате и постучал. Никто ему не ответил. Тогда он самовольно вошел внутрь помещения.
В хате сидел нестарый крестьянин, бороды и усов у него не росло, лицо было ущемлено трудом или подвигом. Этого человек как будто сам только вошел в это жилье и не мог двинуться от усталости, оттого он и не ответил на стук вошедшего.
Парень, — суржинский житель, Безотцовского уезда, — вгляделся в лицо нахмуренного сидельца и сказал:
— Фома, нюжли возвратился?
Человек поднял голову, засиял хитрыми, умными глазами и ответил:
— Садись, Иван! Воротился, нигде нет благочестия — тело наружи, а душа внутри. Да и шут ее знает — кто ее щупал — душу свою…
— Што ж, хорошо на Афоне? — спросил тот, что вошел, а звали его по-прежнему — Иван Копчиков.
— Конечно, там земля разнообразней, а человек — стервец, — разъяснил Фома.
— Что ж теперь делать думаешь, Фома?
— Так чохом не скажешь! Погляжу пока, шесть лет ушло зря, теперь бегом надо жить. А ты куда уходишь, Ваня?
— В Америку. А сейчас иду в Ригу на морской пароход.
— Далече. Стало быть, дело какое имеешь знаменитое?
— А то как же!
— Стало быть, дело твое сурьезное?
— А то как же! Бедовать иду, всего лишился!
— Видать, туго задумал ты свое дело?
— Знамо, не слабо. Без харчей иду, придорожным приработком кормлюсь!
— Дело твое крупное, Ванюха…
Пустая хата пахла не по-людски. Мутные окна глядели равнодушно и разуверяли человека: оставайся, не ходи никуда, живи молча в укромном месте!
Иван и Фома разулись, развесили мокрые портянки и закурили, уставившись на стол рассеянными глазами.
— Что ж дует! Вань, захлобысни дверь! — попросил Фома. Устроив это, Иван спросил:
— Небось, тепло теперь в Афонском монастыре! Небось, спокойно живется там. Чего сбеждал из монахов?
— Оставь, Иван, мне нужна была истина, а не чужеродные харчи. Я хотел с Афона в Месопотамию уйти, говорят, там есть остатки рая, а потом передумал. Года ушли, уж ничего не нужно стало. Только вспомнишь детей и так-то жалко станет. Помнишь трое детей умерло у меня в одно лето?.. Уж двадцать годов прошло, небось, кость да волос остались в могиле… Ох жутко мне чего-то, Иван!.. Оставайся ночевать, может дорога к утру заквокнет…
— И то останусь, Фома. Этак до Риги не дойдешь!
— Вари картохи! Жрать с горя тянет…
Уснувши спозаранок, Фома и Иван проснулись ночью.
Огня в хате не было, за окном стояла нерушимая и безысходная тишина. Как будто и поля проснулись, но был час ночи, до утра далеко, — и они лежали и скучали, как люди.
Почуяв, что Иван не спит, Фома спросил:
— Из Америк-то думаешь воротиться?
— Затем и иду, чтобы вернуться…
— Едва ли: дюже далеко!
— Ничего, обучусь нужному делу и ворочусь!
— Мудрому делу скоро не обучишься!
— Это верно, дело мое богатое, скоро не ухватишь!
— Насчет чего же дело твое?
— Пыточный ты человек, Фома. Был на Афоне и в иностранных державах, рай искал, а насущного ничего не узнал.
— Это истинно, кому что!
— Мужикам одно нужно — достаток! В иной год у нас ржи, хоть топи ей, а все небогато живем и туго идем на поправку! В этом году рожь с цен сошла, а и урожая никакого не было: все градом искрошило.
— А чего ж ты задумал?
— Слыхал про розовое масло? — сказал тогда Копчиков.
— Слыхал — гречанки тела мажут им для прелести!
— Это што! Это для духовитости. Из розового масла знаменитые лекарства делают — человек не стареет, кровь ободряют, волос выращивают — я по книжкам изучал. Я ее с собой несу. В Америке половина земли розами засажена — по тыще рублей в год чистого прибытка десятина дает! Вот где, Фома, мужицкое счастье!..
Иван говорил зажмурившись, в избытке благородного чувства. Открыв глаза, он заметил, что в окне посерело; тогда он слез с печки и стал собираться в Америку, не стравливая зря времени.
— Куда ты? — спросил Фома.
— Пора уходить, мне еще далече идти. Отдохнул и в ход, а то я томиться начинаю, когда задерживаюсь!
— Рано еще, наварим кулешу, поешь и пойдешь.
— Нет, пойду, день и так короток!
— Ну, как хочешь. Ты, стало быть, в Америке хочешь разузнать, как розовое масло делается?..
— Догадался? А ты думал я свечки там делать буду? Наша земля сотворена для розы! На нашем черноземе только розе и расти! Ты погляди, Фома, благоухание какое будет — все болезни пропадут!..
— Да, дело твое лепное! Ну, ступай, чудотворец, поглядим-подышим, — много тогда рассады, должно, потребуется! Скорей только ворочайся и в морях не утопни!..
А Иван уже посчитал, сколько это денег будет, если каждая десятина по тысяче рублей чистого прибытку даст.
Эта надежда на будущее счастье и шевелила его ноги по грязным полям его родины, гоня в далекую Америку.
Иван был уверен, что, действительно, нежное масло душных и пьяных роз способно построить вечные здания в древних балках его родины, и в этих зданиях поселятся довольные, счастливые мужики со своими многочисленными семействами.
Лунные изыскания (Лунная бомба)
1. Проект Крейцкопфа
Сын шахтера, инженер Петер Крейцкопф, в столице своей страны был в первый раз. Вихрь автомобилей и грохот надземных железных дорог приводил его в восторг. Город, должно быть, населен почти одними механиками! Но заводов не было видно, — Крейцкопф сидел на лавочке центрального парка, а заводы стояли на болотах окраин, на полях сброса канализационных вод, за аэродромами мировых воздушных путей.
Крейцкопф был молод и совсем не имел денег; он поссорился с администрацией копей, желавшей добывать деньги из одного сжатого воздуха, посвоевольничал в своей копи, был отдан под суд, уволен и приехал в столицу.