Сэляви

* * * На мое «когда?» говоришь: «всегда!» Это трогательно, но неправда. Нет-нет — повторяю себе — да-да… Это обморок, но не травма. В этом облаке-обмороке плыву, Едва шевеля руками. И зову тебя, и зову, и звоню С бесконечными пустяками. * * * И ленивенько процедив: «Как дела, дружок, как дела?» Я, мой миленький, поняла, Что закончился рецидив. Не хочу с тобой говорить Ни о деле, ни о душе. А прочувствовать, воспарить — Не хватает меня уже. И, со вскинутой головой, Я, чужая в миру жена, Вот стою тут перед тобой — Абсолютно разоружена. Абсолютно, абсолютно, Абсолютно разоружена. * * * Хоть маленький сон, хоть малюсенький… Взгляну на тебя, ничего? Вот видишь, молюсь и молюсь тебе, Беспечное ты божество. За дымной завесой, за пыльною, И губы ладонью закрыл. Боишься, я крикну — «забыл меня?» А ты — ничего не забыл. * * * Ну, как вообще? Говоришь ты уверенно, Дрожащие губы мои пригубя. Да видишь, жива! Отвечаю растерянно… Жива без тебя.      Без тебя.      Без тебя.      Без тебя. * * * Да я сама такой же тонкости в кости. Возьми и скомкай, и сломай меня в горсти. Но я не хлипкая, взгляни в мои глаза! Скорей я гибкая стальная полоса. …Не слушай, миленький, все это болтовня. Уж как обнимешь, так отпразднуешь меня. Не бойся алого дразнящего огня, А бойся маленькой заплаканной меня. * * * А вот теперь другая женщина Пускай — слова мои споет. А я писала между жестами, Навзрыд, навылет, напролет. Слова обуглятся, оплавятся И — канут в дымчатый песок. Но, может быть, тебе понравится Чужой высокий голосок?.. * * * Хочу увидеть тебя в костюме. В волшебно-серо-стальном костюме… Конечно, прежде иного хотелось, Но это было вотще, вотще… А я уже и не рвусь на части! Чего же я буду рваться на части? Ведь ты теперь — большое начальство. Да и вообще, и вообще, и вообще, и вообще, И вообще! * * * Мы другие, но все же мы те же. Все давно в тайниках, в дневниках, Мы встречаемся реже и реже. Реже некуда, реже никак! Я твой день, уже позавчерашний, Но — целую твой ветреный лоб, И — мурашки, мурашки, мурашки, мурашки, Мурашки — и полный озноб. * * * Я теряю тебя, теряю. Я почти уже растеряла. Я тираню тебя, тираню. Позабудь своего тирана. Вот бескровный и безмятежный Островок плывет Чистопрудный. Заблудился мой голос нежный Над Неглинною и над Трубной. Я теряю тебя, теряю. Просто с кожею отдираю. Я теорию повторяю, А практически умираю! И играет труба на Трубной, И поют голоса Неглинной Над моей головой повинной, Над душою моей невинной. Так идем по стеклянной крошке, Напряженные, злые оба. Намело на моей дорожке Два совсем молодых сугроба. И оглядываюсь еще раз, И беспомощно повторяю: Ну, услышь мой дрожащий голос, Я теряю тебя, теряю. * * * Ожидание — это чужое кино. Обещание чуда — не чудо. Как в кино, забери меня, милый, в окно. Забери меня, милый, отсюда. Сколько лет провела у стекла, у окна. Да теперь это больше не важно. Забирай меня, если тебе я нужна, Поцелуй меня коротко, влажно. Вероятно, иное иному дано. Я нелепа, я слишком серьезна. Окуни меня, милый, в кино, как в вино: Окуни меня, если не поздно. Выбирай мы друг друга и не выбирай, Но должно было грянуть все это. Забирай меня, милый, скорей забирай. А не то — моя песенка спета. * * * Попил кровушки моей? До свиданья. Нету музыки — разбилась пластинка. От бездарного самообладанья Пусть спасет тебя другая кретинка. * * * Не можешь быть, как книга, с полки снят, Не будешь ни подарен, ни потерян. Был близок — стало быть, и свят. И святость выше всех материй. Не станешь перевернутым листом, Ни скомканной, ни вырванной страницей. Взойдя над запрокинутым лицом — Ты, как и я, обязан сохраниться.