Страница 4 из 4
«Вся та горечь и всё то горе…»
Вся та горечь и всё то горе, те, что были в жизни простой, – всё сейчас по колено, как море в поговорке. Осталось то, что бывали весны и встречи, от которых навеки след, что когда-то на юные плечи осыпался вишневый цвет, что сияла жизнь над причастьем, над стихами в цветущих садах, сквозь смятенье первого счастья мутноватого, как слюда. И страну, где бывала несчастной, ничего не зная, душа, ты теперь называешь прекрасной и всё думаешь, не дыша, о своем потерянном рае. Рвется к небу красная нить, и нигде никакого края ты не смеешь уже любить…«Горько плачет кулик над болотом…»
Горько плачет кулик над болотом – отчего так несчастна земля? Там, у леса, за поворотом так безжалостно сжаты поля. У щетинистых чересполосиц – одинокий, заброшенный вид. Урожай увезут, и не спросят, что вдогонку межа говорит. Даже солнце, и то отвернулось: - Я довольно старалось, земля! Осень в желтые лапти обулась и пошла по опушкам гулять. У тебя черновик просыхает и отброшено горько перо, и никто, даже друг твой, не знает, как бывает печально порой. Ничего ты не вынешь из строчек – ни зерна, ни одной запятой, пролетают порожние ночи над щетинистой пустотой. Урожаем свершенных хореев перемучилась вдоволь душа. Поскорее, ах, поскорее отвернуться, не вороша!«Еще раз наливаем в стаканы…»
Еще раз наливаем в стаканы это нынешнее вино. Сладковатым таким туманом занавесил вечер окно. По-иному сияют звезды, и твой голос уже иной, а глаза твои, словно воздух – с поволокой и голубой. Я уже говорю – последний, оторваться еще не могу. Ах, как глухо в лесу соседнем, как пустынно на берегу! И река течет по-другому, и дорога ведет не туда… Нам всё ближе к зимнему дому, а к потерям близко всегда.«Темный ангел ходит по полям…»
Темный ангел ходит по полям, тяжело ступает, не взлетая, – под ногами страшная земля, в райский отдых лестница крутая. Перебито черное крыло, ангел ходит, собирает души, шевелит горячею золой, города пылающие тушит. Души улетают в облака, распластав крестом стальные крылья… У тебя оторвана рука и глаза испуганно застыли. Жестяные розы на висках, руки безоружные разжаты, – под угрюмый песенный раскат так идут послушные солдаты. Открывайте райские врата! Но ключарь Хозяина не будит… Начинает медленно светать. Мертвых победителей не судят.«Уходя за вчерашние даты…»
Уходя за вчерашние даты, будто в город чужой – поезда, за окном грохотали закаты и полярная стыла звезда. И бесплотной толпой серафимы, над родильным приютом кружа, пели хором и таяли дымом, в куполах зажигая пожар. И на страже у детских постелей, вставши с белою розой в руках, матерей утешали – и бдели, отгоняя, как дьявола, страх. Утомленные женщины – тенью шли на поиски детской судьбы в голубую страну сновидений, огорченья свои позабыв, и сквозь сон, беспокойный и зыбкий, через боль и больничную стынь безответную нежность улыбки торопились ребенку нести. И опять, перебросивши сроки, шел времен нескончаемый пир и, алея сквозь детские щеки, рос и цвел новорожденный мир.«Снег падает, и не ломает ноги…»
Снег падает, и не ломает ноги, ни рук, ни ребер и ни позвонка… Для всех закон неумолимо строгий: мы все живем здесь временно… пока… А снег идет со мной проулком в город, Идет, идет… И в хлопьях мир исчез. Луна лилово освещает горы, овраг и снегом оснащенный лес. Я плохо сплю, а внучка дышит рядом. Угрюма ночь, враждебна, холодна. Мне горевать и сетовать не надо. Калек там много… Я ведь не одна. А снег идет… 1988