Наследник

Бедная женщина оторопела. Прошло несколько мгновений, прежде чем смысл его слов дошел до нее.

— О нет! — выдохнула леди Энн. — Нет, Элсбет не должна знать об этом, Джастин.

— Она и не узнает. Я не хотел вам этого говорить. И Арабелла рассказала мне об этом только потому, что боялась умереть и знала, что может мне доверять. Но я думаю, теперь это совсем не важно. Можете сказать об этом Полу, если хотите. Я не знаю, что она сделала с тем письмом. Но вот еще что: и Шарль, и Магдалена погибли. Арабелла не сказала мне этого раньше, поскольку не могла предать отца. Если бы Жервез не ранил ее, сомневаюсь, что она вообще когда-нибудь открыла бы эту тайну даже мне. Она считает его убийцей, Энн, а фамильная честь ведь очень много для нее значит.

Леди Энн расхаживала по комнате беспокойными шагами, поминутно оглядываясь на свою дочь, погруженную в глубокий сон — доктор дал ей огромную дозу опиума.

— Вам что-нибудь известно об этом, Энн?

— Нет. Но если граф узнал о том, что жена ему изменила, он, вне всякого сомнения, не оставил это предательство безнаказанным. Убийство? Да, он был способен и на это. Теперь мне кажется, что и я тоже могла бы на такое решиться. Впрочем, я почти уверена, что при других обстоятельствах он скорее вызвал бы своего оскорбителя на дуэль. Ему всегда была присуща этакая спокойная уверенность в себе, в своем превосходстве над противником. Да и кто смог бы сравниться с ним в делах чести? Надеюсь, Арабелла сможет нам многое рассказать, когда очнется.

«Если она очнется». В этот момент он понял, что не может больше ждать в бездействии — ему не вынести этой муки. Он должен увидеть и ощутить то, что хранило в себе тепло ее прикосновений, где витал ее гордый дух.

— Я скоро вернусь, Энн.

Граф вышел из комнаты, а она еще долго смотрела ему вслед.

В этот ранний час во дворе перед амбаром кипела деятельная суета, когда граф Страффорд, без сюртука, в панталонах и мятой белой льняной рубашке, направился прямиком к дверям амбара. Конюхи деловито укладывали сено в широкие обитые деревом закрома, пастухи выгоняли из хлева гладких, сытых коров. Когда граф возник в дверях амбара, все разговоры разом прекратились — даже Кори, конюх, не проронил ни слова.

Но граф не заметил, как раздраженно и недоверчиво все его разглядывают. Он скользнул под своды амбара и сразу увидел слева от дверей узкую лестницу. Граф поставил ногу на ступеньку, и лестница скрипнула под его весом. Он быстро взобрался наверх и осторожно шагнул на узкий карниз, который тянулся по периметру крыши. Пройдя по нему до конца, он очутился в маленьком закутке, откуда из чердачного окна открывался вид на зеленые холмы за северным выгоном. Это было место, где можно было уединиться и помечтать. Арабелла приходила сюда, когда ей хотелось побыть наедине со своими мыслями. Он глубоко вздохнул. Да, здесь он явственно ощущал ее присутствие, но это была лишь ее призрачная бесплотная тень, в которой не было яркого живого огня, делавшего ее такой особенной и неповторимой. И здесь она была в то время, когда он думал, что она предала его с Жервезом. Какую же злую шутку сыграла с ним судьба! Если бы он не увидел ее тогда, если бы…

Джастин молча постоял там еще некоторое время. Снизу доносились мычание коров, оживленный людской говор.

Медленно спустился он по лестнице и вышел из амбара, мимоходом оглянувшись на огромный старый дуб, под которым он стоял в тот далекий день, когда стал свидетелем того, что представлялось ему изменой Арабеллы. Вновь его охватили гнев, горечь и опустошенность тех ужасных минут. Он вспомнил их брачную ночь, вспомнил радостно-возбужденное лицо Арабеллы — такой она была до того, как он бросил ей свои обвинения в предательстве, изнасиловал ее, унизил, растоптал ее гордость.

Он медленно повернулся и направился назад, к Эвишем-Эбби. Проходя мимо Бархатной гостиной, он услышал приглушенные голоса и остановился. В гостиной были лорд Грейбурн и Элсбет. Виконт сидел подле нее на диване и держал ее за руку. Он что-то тихо говорил ей, а она согласно кивала головой.

Лорд Грейбурн поспешно поднялся с места при виде графа, заметил его неприбранный, взъерошенный вид, страдание в измученных бессонницей глазах.

— Простите мне мое вторжение, милорд. Я просто хотел немного побыть с леди Элсбет, чтобы успокоить ее.

Граф улыбнулся ему искренней сердечной улыбкой. Он был рад молодому человеку — как тот заботлив и внимателен с Элсбет!

— Добро пожаловать, сэр. Хорошо, что вы хоть на время отвлечете Элсбет от тяжелых мыслей. — Говоря это, он повернулся к Элсбет и взглянул на нее как бы по-новому, зная теперь то, что рассказала ему леди Энн. Она была права: в ней ничего не осталось от мечтательной девочки. На диване перед ним сидела юная женщина и спокойно смотрела на него печальным задумчивым взглядом. Он не был уверен в том, будет ли ему теперь не хватать в ней той детской наивной непосредственности, которая всегда ее отличала. Если это так, то очень жаль. Но жизнь все расставляет на свои места. Время покажет, изменилась ли она внутренне, как и внешне. Время и, может быть, лорд Грейбурн.

Он подошел к ней и взял ее руки в свои:

— Арабелла крепко спит. Она очень сильная и выносливая, Элсбет. Она поправится.

Элсбет кивнула. Тень страдания пробежала по ее лицу, и она тихо промолвила:

— Вы знаете, что доктор Брэнион наверху с Арабеллой и леди Энн?

— Нет.

— Он заходил сюда сообщить мне, что Жервез умер. Доктор Брэнион сказал, что с самого начала для него не было никакой надежды — он потерял слишком много крови.

— Значит, все кончено. — Граф почувствовал мимолетную грусть — ему стало жаль эту понапрасну загубленную молодую жизнь. Алчность — страшный порок.

— Да, все кончено. Мне очень жаль, что он умер, но, возможно, он заслужил смерть за то, что чуть не убил Арабеллу.

— Он стрелял в меня, Элсбет. Арабелла спасла мне жизнь.

— Элсбет, — вмешался лорд Грейбурн, поспешно опускаясь на диван подле нее, — не надо так себя казнить. Может, выпьете еще чаю?

Граф не стал слушать, что ответит Элсбет. Жервез умер. Но, думая об этом, боли и горечи он больше не испытывал. Этот человек чуть не разрушил их жизнь. Граф быстрым шагом вышел из гостиной и поднялся в графскую спальню.

— А, Джастин, это вы. — Пол Брэнион выпрямился у постели Арабеллы. — Горячки у нее нет — она дышит легко и спокойно. Если жар не появится к вечеру, она станет быстро поправляться.

Услышав это, граф прислонился к стене.

— Вы так меня напугали. В первый раз за всю жизнь, клянусь Богом.

— Ну, теперь все хорошо. Да, кстати, Жервез умер.

— Да, Элсбет сказала мне.

— И вот еще что. — Доктор Брэнион засунул руку в карман сюртука и вытащил оттуда изумрудное колье. — Я нашел это у него в кармане. — Он бросил изумруды Джастину. Тот задумчиво смотрел, как они тяжело легли на его ладонь.

— Проклятая безделушка, — промолвил граф наконец. — Если бы я сказал ему об этом раньше, все, возможно, было бы по-другому. Но я не открыл Жервезу правды — нет, я дразнил его и насмехался над ним, и тянул время, с интересом наблюдая за тем, как он себя поведет.

— О какой такой правде вы говорите, Джастин? — спросила леди Энн. — Что вы имеете в виду?

Но прежде чем граф успел ей ответить, раздался тихий, по-детски жалобный стон Арабеллы.

Глава 35

— Ну вот и все, опасность горячки миновала, — с удовлетворением отметил доктор Брэнион. Он не стал говорить о том, какое облегчение почувствовал сам, — мысленно он поклялся себе, что до конца дней своих будет вести безгрешную жизнь в благодарность Господу за это чудо. — Я уже говорил вам, Энн, она вынослива, как жеребец.

Он только что переменил повязку. Еще раз одобрительно кивнув ей, он поднялся и вымыл руки в тазу, который держал перед ним граф.

— Так вы говорите, жеребец, сэр? Но разве я жеребец? Я прелестная маленькая хрупкая кобылка.